— Люблю. Буду.
— Эгей! Молока капитану! — закричал старший сержант.
Тут же появилась литровая алюминиевая кружка с молоком. Только сейчас Анджей почувствовал дикий голод. Он впился зубами в хрустящую горбушку и стал перемалывать ее своими крепкими зубами. Отхлебывая молоко из кружки, он не замечал, что оно течет у него по подбородку, затекает за воротник мундира. Красивый узбек восторженно хохотал, хлопал себя по ляжкам и всем своим видом выражал искреннюю радость восточного человека, которому удалось вкусно накормить незнакомого путника.
— Муки хватит? — спросил Станишевский.
— Сегодня хватит, — смеясь, проговорил узбек. — А что дальше будет — не знаю. Я только на два дня сюда откомандирован.
Мокрый поляк с багровой физиономией отошел от пышущего нестерпимым жаром печного зева, вытер лицо тряпкой и присел рядом.
— Зерна много, — по-польски сказал он. — Пахать надо и сеять. А то мы дальше уйдем на Берлин, а люди здесь голодными останутся. Без хлеба им не выжить. И самим эту землю не поднять. А пока мы здесь...
— Что он сказал? — спросил узбек у Станишевского.
Станишевский вспомнил одинокую женщину в поле, ее спящих в тряпках девочек, изнуренную лошаденку, тянущую жалкий однолемешный плуг, и перевел узбеку:
— Он сказал, что нужно пахать землю и сеять хлеб.
Узбек пригорюнился, лицо его приняло страдальческое выражение, сразу проступил возраст. Он согласно покачал головой, тихо сказал Станишевскому:
— Он правильно говорит, товарищ капитан. Сколько можно убивать землю? Земля как женщина — она рожать должна, жизнь давать.
Анджей допил молоко из кружки и встал. Поднялся и узбек. Поляк остался сидеть, свесив красные натруженные руки между колен.
— Как тебя зовут? — спросил Станишевский узбека.
— Старший сержант Тулкун Таджиев. Как специалист временно откомандирован в гарнизонную пекарню из отдельного медсанбата. Самый главный повар там! — доложил узбек.
— Майора Васильеву знаешь? — спросил у него Анджей.
— Екатерину Сергеевну? Что ты, товарищ капитан! Такой человек! Такой человек!.. — восторженно прокричал узбек.
— Это моя жена, — совсем тихо сообщил ему Станишевский.
— Ой-бояй! — потрясенно прошептал узбек и осторожно оглянулся по сторонам. — Зачем она не говорила?
— Она сама об этом не знала, — доверительно сказал ему Станишевский и уехал, оставив Тулкуна Таджиева в полном недоумении.
У въезда в комендатуру его перехватил посыльный штаба дивизии и передал приказание генерала Голембовского немедленно прибыть в замок, в его личную резиденцию при штабе.
Через пять минут Анджей стоял навытяжку перед генералом, который был гол до пояса, потрясал зубной щеткой и нервно крутил кран умывальника.
— Почему нет воды в городе? Где твой водопровод к шести часам утра?! Где вода?! Я тебя спрашиваю — коменданта города!
За спиной генерала стоял ординарец с кувшином. В такие минуты ординарец вперял взгляд в потолок или глухую стену и делал вид, что все происходящее вокруг его не касается. Когда генерал чихвостил при нем кого нибудь из старших офицеров, ординарец проявлял совершенно поразительную ящеричью способность сливаться с окружающей средой, делаться незаметной, неодушевленной частью обстановки, в которой происходил генеральский разнос провинившегося. Таким образом, его присутствие (если это можно было назвать «присутствием») ни в коей мере не добавляло к общему состоянию униженности виноватого еще и доли оскорбительности из-за того, что все это происходит на глазах нижнего чина. Он был опытным ординарцем и дорожил своим местом.
— Вода будет к шести. — Станишевский посмотрел на свои часы. — Шести еще нет, товарищ генерал.
— Засунь свои часы знаешь куда?! — посоветовал ему генерал.
— Сейчас без пяти шесть, — упрямо сказал Станишевский. — Вода должна быть к шести.
— 'Должна быть...' Ты сам-то знаешь, когда она будет? — Генерал полностью открутил кран. — Где она? Где?..
И в тот момент, когда он, разъяренный, повернулся лицом к Станишевскому и спиной к умывальнику, из крана вдруг выстрелила грязно-желтая струя воды, ударилась в плоскую раковину и сверкающим веером окатила голую спину генерала.
Голембовский охнул, рванулся в сторону, а из крана неравномерными импульсами била грязная вода, обрызгивая всех стоящих.
— Что рты разинули?! — загремел Голембовский. — Закрутите эту хреновину! Не видите, что ли?!
Станишевский бросился к раковине, завинтил кран, перекрыл воду. Впервые за историю службы у генерала Голембовского его ординарца покинула тщательно тренированная бесстрастность, и от беззвучного хохота он чуть не свалился на пол.
Генерал это увидел и сорвал на нем злость:
— А ну пошел отсюда! Рано тебе еще смеяться над генералами!
Спустя двадцать минут генерал Голембовский был выбрит, причесан и пил чай с бутербродами. Он пригласил Станишевского позавтракать с ним вместе, но Анджей вежливо поблагодарил и отказался, сославшись на то, что полчаса тому назад выпил огромную кружку парного молока с теплым хлебом в гарнизонной пекарне.
— Тогда просто посиди со мной, — то ли попросил, то ли приказал Голембовский.
Анджей сел, спросил разрешения закурить. Ординарец с вновь обретенным выражением сфинкса на лице мгновенно поставил перед ним пепельницу и испарился.
— Как с электростанцией? — спросил генерал.
— Люди нужны, товарищ генерал. Там авиация так постаралась... И не только на электростанцию. Водопроводную траншею нужно засыпать. А она величиной с двухэтажный дом.
— Там же работали саперы из дивизии Сергеева. Куда они подевались?
— Выдохлись. Им после сегодняшней ночи — сутки отлеживаться... Товарищ генерал, я имею право, как комендант города, подать на их командира младшего лейтенанта Кузьмина представление к награде?
— Представляй, конечно. Ты — хозяин города. Тебе сколько человек нужно?
— Рота. Минимум рота.
— Погоди... — Голембовский протянул руку на соседний рабочий стол, взял телефонную трубку, попросил Станишевского: — Ну-ка крутни.
Станишевский закрутил ручку полевого телефона.
— Коновальский!.. — закричал генерал. — Спишь? Так я тебе и поверил! Что я, по голосу не слышу, что ты еще дрыхнешь? Дай Станишевскому роту. Ну и что ж, что они отдыхают. Они от войны отдыхают. А мы им мирную работу дадим — чем не отдых? То есть как уже работают?! Да ты в своем уме? Кто разрешил? Это еще что за новости?!
Как всегда в случаях непредвиденных и грозящих крупными неприятностями, Голембовский «протрубил большой сбор». Он приказал адъютанту собрать весь командный состав дивизии и сам лично позвонил полковнику Сергееву.
Ярко и образно, но одновременно с этим просто и доходчиво Голембовский сообщил старшему офицерскому составу дивизии, что один из батальонов пехотного полка майора Коновальского, не поставив никого в известность и не испросив ни у кого разрешения, самовольно вышел в поле, находящееся в непосредственной близости от расположения полка, и теперь, видите ли, пытается пахать это поле, а впоследствии, видимо, будет пытаться его и засеять! О чем совершенно спокойно сообщает ему, командиру дивизии генералу Голембовскому, непроспавшийся командир полка майор Коновальский, которому и в голову не приходит, что как только один из его солдат подорвется на мине на этом идиотском поле, так сразу же
