И тут впервые Исправников поднял на него глаза и негромко, тоном участкового, презрительно и отчетливо произнес:
— Положено.
Сергей Александрович Мартов закрылся на три месяца в своем любимом тридцать втором номере репинского Дома творчества и написал другой сценарий. За счет чего и погасил авансовый долг по несостоявшемуся «Обыкновенному круизу».
Сдал сценарий художественному совету студии, сел за баранку своего автомобиля и надолго уехал в Керчь, в мосфильмовскую киноэкспедицию, где снималась картина по его сценарию и по ходу съемок режиссеру были необходимы кое-какие сценарные переделки.
... А потом настали и вовсе другие времена.
В Западной Германии была издана книга коротких повестей Сергея Мартова. На самом деле это были его обычные киносценарии, написанные упругой, емкой и лаконичной прозой, как писали тогда почти все приличные сценаристы одной шестой части мира, обозначенной на советских географических картах красным цветом.
На Западе книга имела хорошую и шумную прессу — она попала в тот самый переломный момент, когда Европа ждала вывода советских войск из Германии и все русское было притягательно и похвально. Под этот всеобщий прилив доброжелательности немецкий издатель сумел продать книгу Мартова в два десятка стран, где ее перевели на все мыслимые языки.
Издатель прислал Мартову приглашение в Гамбург на так называемые публичные чтения, и Сергея Александровича неожиданно легко отпустили в эту поездку. Что-то за это время, видимо, все таки изменилось. Приоткрылись некогда наглухо запертые створки, многое перестало быть «государственным»; рассеялось казавшееся незыблемым; где-то растворились Исправниковы...
Кстати! А ведь прав был тогда этот инструктор обкома с фельетонной фамилией, проявив глубокую урологическую осведомленность: пошел-таки камень у Мартова из левой почки! И именно за границей! Да с такой чудовищной почечной коликой, что Сергея Александровича прямо с какого-то его очередного выразительного «чтения» под тоскливый и монотонный немецкий перевод отправили в знаменитую университетскую клинику, почти в бессознательном состоянии от болевого шока.
Но в одном верный боец партии товарищ Исправников тогда ошибся — он пророчил Мартову, что это произойдет с ним через месяц после разговора в обкоме и в открытом суровом море-океане. А случилось это только лишь через четыре года на замечательной северогерманской суше.
И еще. Говоря о том, каких огромных валютных денег может стоить такая операция за границей, товарищ Исправников даже и вообразить себе не мог, что это может стоить ТАК дорого!
Правда, все расходы по операции и пребыванию Мартова в клинике на себя любезно взяла организация под нескончаемо длинным названием — «VERWELTUNGSGESELLSCHAFT WORT». Или сокращенно «VG WORT». Что-то вроде советско-российского «Управления по охране авторских прав»...
С тех пор вот уже двенадцать лет Сергей Александрович постоянно живет в Гамбурге.
Живет холостяком, с каждым годом все чаще и чаще меняя приятельниц. И чем Мартов становится старше, тем его барышни оказываются все моложе и моложе...
С российско-эмигрантской диаспорой Сергей Александрович почти не общается. Нет времени. Да и желания... Пишет книжки. Издался уже во многих странах на самых разных языках.
Заканчивает книгу, отсылает ее в издательство и на пару месяцев улетает куда-нибудь из Гамбурга. То в Калифорнию, где у Мартова полно друзей, а оттуда на Гавайские острова, то в Испанию — в привычное местечко Ла-Мата, под Аликанте... Или в Париж, к Лильке Хохловой и ее сыну Андрюше Гуревичу — вдове и пасынку своего покойного корешка кинооператора Саши Чечулина, который снимал несколько картин по сценариям Мартова. А то и просто в Нью-Йорк, к старому другу, знаменитому Георгию Вайнеру, одному из братьев Вайнеров — основоположников советского детектива хорошего интеллигентного писательского качества...
Дважды в год Мартов прилетает недельки на две, на три в Москву или Петербург, заключает договор с каким-нибудь издательством или продюсерской кинокомпанией и снова улетает в Гамбург — сочинять и отписываться. Как когда-то уезжал в Репино.
На вопросы журналистов, желающих взять у Сергея Александровича интервью (а таких с каждым годом становится все меньше и меньше...) — почему Мартов живет в Германии, Сергей Александрович иронично- кокетливо выдает за экспромт давно придуманную остроту, говоря, что Гамбург — это его последний Дом творчества...
А пару лет тому назад у бензозаправочной станции «Aral», неподалеку от дома, в котором он уже одиннадцатый год снимал небольшую двухкомнатную квартирку, Мартов познакомился с двумя заезжими ленинградцами.
Был поздний холодный осенний вечер.
«Тойота» с российско-петербургскими регистрационными номерами стояла в стороне от бензиновых колонок, а ее хозяева внимательно всматривались в карту Гамбурга, разложенную на капоте машины, и время от времени оглядывались по сторонам, чтобы понять, где они находятся.
Женщине было не больше тридцати двух — тридцати пяти, мужчина лет на восемь постарше. Джинсы, кроссовки... На ней — дорогая теплая парка с капюшоном, отороченным мехом норки, на мужчине поверх свитера крупной вязки — видавшая виды старая кожаная куртка.
Мартов поставил свою гамбургскую «мазду» рядом с питерской «тойотой», заглушил двигатель и вылез из теплой машины на промозглый ветерок. И негромко по-русски спросил петербургских тойотовладельцев:
— Помочь? На правах общей симпатии к японским автомобилям.
Мужчину звали Тимур Петрович Ивлев. Он был судовым врачом какого-то русского пассажирского судна. Его жена Таня на этом же корабле служила переводчиком. С английского и немецкого. Но немецкий язык для Тани был основным.
В Гамбург их пригласил в гости один старый потомственный немецкий доктор — владелец небольшой наследственной частной хирургической клиники. Несколько лет тому назад они познакомились и подружились с ним в одном из рейсов их судна, которое совершало этакое «полукругосветное» туристическое путешествие с несколькими сотнями немецких и английских пассажиров на борту.
В прошлом году, именно в это же самое осенне-штормящее время, когда судно стояло в Швеции, в тралеборгских ремонтных доках, на очередной профилактике и почти вся команда в количестве трехсот человек (за исключением десятка инженеров и техников) была отпущена в плановый отпуск, немецкий старик доктор гостил у Ивлевых в Санкт-Петербурге.
В этом году, в такое же мертвое предзимнеотпускное время, Ивлевы своим ходом — на собственном автомобиле — приехали на пару недель в Мюнхен.
Сейчас они возвращались из Ганновера. Тане очень хотелось побывать на знаменитой Ганноверской выставке... Старик поехать с ними не мог — слегка прихворнул, вот они без него и заблудились.
— Выехали из Гамбурга по одной дороге... — сказал Тимур.
— ...а вернулись совсем по другой! — закончила за него Таня.
— Наверное, где-то проворонили съезд с автобана и въехали в город совершенно с другой стороны.
— Ничего страшного, — улыбнулся Сергей Александрович. — Называйте адрес.
— Розенштрассе, семь. Это в самом центре, — сказала Таня.
— Рядом с Ратхаузом... — добавил Тимур.
— Да знаю я, где эта Розенштрассе, — улыбнулся Мартов. — Садитесь в свою машину и поезжайте за мной. А я постараюсь поаккуратнее двигаться, чтобы вы меня в темноте не потеряли.
Тимур и Таня воспротивились:
— Что же это мы вас так напрягать будем, Сергей Александрович! Ну неловко же, ей-богу... Вы нам только покажите по карте, а уж потом мы сами как-нибудь выгребемся.
— Дольше объяснять и показывать, — рассмеялся Мартов. — Садитесь, садитесь в свою «тойоточку»...
Потом совсем не по-немецки, а совершенно по-российски до начала третьего ночи сидели вчетвером на Розенштрассе в огромной прекрасной квартире старого хирурга, доктора
