коровник. На голове у него по уши и брови была натянута древняя спортивная вязаная шапочка Наташи – чтобы волосы не пропахли навозом, как сказала Наташа.
Верхняя губа Эдика была еще вздута после той ночи у югославского вонхайма, и поэтому о работе на Мариенплац в ближайшую неделю не могло быть и речи.
– Эдди! Телефон фюр дих!.. Мать-перемать, тра-та-та-та!.. – орал Петер, расцвечивая немецкую фразу русским матом.
Чтобы не идти к домашнему аппарату в грязных сапогах, Эдик бросил вилы, стянул рукавицы и побежал в олений загон к Петеру.
Петер протянул Эдику маленькую трубку своего любимого радиотелефона, и Эдик привычно и машинально сказал по-немецки:
– Петров. Я-а, битте!
– Господин Петров? Здравствуйте. С вами говорят из Мюнхенского отделения Московского бюро добрых услуг. Выполняем заказ по вашей письменной заявке, присланной нам в Москву еще в августе этого года. Просим прощения, но если учесть события последних месяцев в нашей стране…
– Простите… – сказал Эдик в полной растерянности. – Вы не ошиблись? Какая заявка!.. Какой заказ?..
– Бабу из Москвы заказывали? – впрямую спросил женский голос.
Вот тут Эдику, стоящему посредине раскисшего от осенних дождей оленьего загона – в резиновых сапогах, перемазанных коровьей навозной жижей, в грязном огромном комбинезоне Петера, с дурацкой Наташиной шапочкой на голове, – вдруг показалось, что он узнает почти забытые интонации этого женского голоса. Еще не веря самому себе, он неуверенно спросил:
– Юлька?.. Ты?
– Я прошу прощения, господин Петров, – холодно произнес женский голос в трубке. – Вы не ответили, вам бабу прислать на дом или вы за ней сами заедете?
И тогда Эдик закричал так, что все олени бросились врассыпную!
– Сам! Сам!!! И сейчас же!.. Где ты, Юлька?!
Юлька ждала Эдика у входа в отель «Парк-Хилтон». Для мюнхенского октября было довольно прохладно, и Юлька надела шерстяные клетчатые брючки, уличные башмачки и неброский свитерок. На плечи накинула серую, искрящегося материала, «парку» с болтающимся сзади капюшоном.
Откинутый на спину капюшон и распахнутые полы «парки» являли миру истинную ценность этой, казалось бы, скромной осенне-спортивной одежды – изнутри «парка» была вся на чистокровной серебристой норке, стоимостью в четыре тысячи долларов.
Подкатывали тяжелые, мощные машины последних марок. Владельцы отдавали ключи от своих автомонстров двум молодым людям в малиновой униформе с эмблемами «Парк-Хилтона», и те угоняли эти баснословно дорогие автомобили в подземно-гаражное чрево отеля.
А потом выскакивали снова ко входу в отель и замирали в ожидании следующего счастливого обладателя чуда автомобильной техники.
Отель жил своей, отдельной от всего остального города, жизнью. И любое прикосновение к этой жизни – стоило очень дорого!
Когда к отелю подъехал Эдик на своем чистеньком, но уж больно древнем «фольксваген-пассате», малиновые мальчики недоуменно переглянулись, и один решительно было направился к сидящему за рулем Эдику, чтобы по возможности мягче объяснить ему, что этой машине здесь совсем-совсем не место.
Но и Юлька уже заметила Эдика и его автомобиль. Она негромко по-английски окликнула решительного мальчика, дала ему пятьдесят марок и показала на «фольксваген-пассат».
Пятьдесят марок сразу превратили строгого хранителя отельного престижа в ласкового, ручного котенка.
Паренек чуть ли не на руках вынес Эдика из-за руля, юркнул в машину и с лучезарной улыбкой исчез вместе с непрезентабельным «фольксвагеном» Эдика.
– Эдька! Лапочка моя! Пуся!.. – наплевав на все приличия, завизжала Юлька и бросилась Эдику на шею.
«Парка» соскользнула с ее плеч и серебристой бесценной норкой упала на влажные мраморные плиты отельного подъезда.
Второй малиновый паренек молнией метнулся к «парке», поднял ее и почтительно застыл за спиной у Юльки.
А Юлька, не обращая на него никакого внимания, зацеловывала растерянного, глуповато улыбающегося Эдика и кричала:
– Эдичка!.. Кисанька моя! Сколько же я тебя не видела, акробатик ты мой любименький?! Идем скорее! Идем ко мне, Эдька! Сейчас я тебя буду кормить, любить, холить и лелеять!.. Черт возьми, что у тебя с губой?!
Юлька жила в так называемом «экзекьюти-флор» – номере-люкс с отдельным входом, своим лифтом, спальней, кабинетом и столовой, которая в одно мгновение превращалась в небольшой конференц-зал для совещаний и деловых встреч.
Ужин был уже заказан, стол сервирован, и Юлька пошла в спальню переодеться.
Эдик огляделся и крикнул ей:
– Сколько стоит такой номеришко?
– В мертвый сезон, как теперь, – пятьсот девяносто пять марок в сутки! – прокричала ему Юлька из спальни. – В напряженный, деловой или туристический – шестьсот семьдесят!
