— За полный букет — от мягкого триппера до твердого шанкера. Она в больничке себе вены перерезала, и... общий привет!
— А отец?.. — настороженно спросил Вишневецкий.
— Отец?! А что такое отец, гражданин начальник?
Уж на что пацаны были уставшими, а и те заржали в голос.
— Я — Антон Вячеславович, а не «гражданин начальник». Понял?
— Чего ж тут не понять? Не пальцем деланный.
Вишневецкий повернулся к Котьке-художнику:
— Художник! Откуда у тебя трос альпийский?
— Дядя Паша дал.
— И что ты там мостыришь?
— «Закидуху», Антон Вячеславович.
— У «закидухи» на конце «кошка» должна быть. Якорек такой.
— Пока и эта сгодится, — отвечает Костя.
— Ну-ну... — И Вишневецкий ушел к штабному домику.
Что-то дожевывая на ходу, из столовой вышел крупный парень в окружении трех мелковатых пацанов.
— Вова Студер со своими шестерками... — с опаской проговорил один, сидящий у бочки.
— И где он себе ксивы закосил на малолетку? — удивился другой паренек.
— Когда вышак будет корячиться — любые ксивы найдешь.
— Пацаны трекали, что ему семнадцать еще в прошлом году было...
— Счас опять начнет права качать — «я там чалился, я здесь срок мотал, у меня три ходки в зону! Я весь такой медякованный!..»
Подошел Вова Студер со своей компахой.
— Закурить! — приказал Вова.
Один из сидевших протянул ему пачку «Звездочки». Вова вытащил одну тоненькую папироску, пачку спрятал себе в карман, прикурил от зажигалки, сделанной из винтовочного патрона,
— Ты что, Студебеккер?.. Папиросы-то отдай, — заныл пацан.
— Какие еще папиросы?! — сказал Вова. — Ты знаешь, с кем говоришь? Ты еще на свет не вылез, а я уже срока мотал, по тюрьмам чалился!.. Да у меня только в зону уже пять ходок было!..
— Четыре, — сказал чернявый паренек в наколках и с гитарой.
— Чего-о-о?! — повернулся к нему Вова Студебеккер.
— Вчера говорил, что четыре ходки, — спокойно сказал чернявый и тренькнул на гитаре.
Котька-художник сделал вид, что его это толковище не касается. Встал со скамейки, отошел шагов на десять, крикнул:
— Тяпа! Возьми веревку, растяни во всю длину!..
Тяпа взялся за конец с варежкой и камнем, отошел еще дальше Котьки-художника. Расправил веревку, выровнял...
— Хорош! — крикнул ему Костя. — Отпускай!..
Тяпа отпустил веревку и оказался на большом расстоянии от назревающего скандала. А Костя стал аккуратно сворачивать веревку.
Никто не придал этому никакого значения, потому что Вова Студер уже переключил внимание на чернявого с гитарой:
— А ты, сука, считал мои ходки?!
— Сядь, Студер, отдохни. А то небось замаялся — там чалился, здесь сидел, в зону — пять ходок... Получается — за что бы ты ни взялся, тебя сразу за сраку и на парашу. Надо же, уркаган в законе, и такой невезучий. То ли с талантом у тебя слабовато, то ли — лапша на уши, а? Или ты просто от фронта косишь под малолетку? — усмехнулся чернявый.
— Меня сейчас для фронта готовят, подлючий твой рот!..
— А мы все здесь на экскурсии, да? — рассмеялся чернявый.
— Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!!
— Кончай напрыгивать, Студер, — сказал ему Костя.
— Кто это тебе так хлебало разрисовал? — спросил Студер Костю.
— Такая же сволочь, как и ты, — ответил Костя.
— Ладненько, я потом тебя с другой стороны распишу, — мирно проговорил Студер. — А пока вот с этим черножопеньким разберусь.
И спросил, глядя прямо на чернявого:
— Ты — жид или армяшка?
— И то и другое, — скорбно покачал головой чернявый.
— Значит, жид! — Студер нехорошо ухмыльнулся. — Обрезанный?
Перетрусившие поначалу пацаны очухались, зашумели:
— Кончай, Студер!..
— Чего вяжешься?
— Сказали же тебе!
Студер оглянулся — нет ли поблизости начальников:
— Цыть, сявки обосранные! Жить надоело? А ты, жидяра пархатый, отвечай — обрезанный или нет?
— Нет, — спокойно сказал чернявый.
— Ай-ай-ай! — рассмеялся Студер. — Как же тебе не стыдно? Жид — и не обрезанный. Сейчас мы это поправим!..
Из-за высокого горного ботинка Студер вытащил заточку и приказал чернявому:
— Вынимай болтяру!
— Погоди, штаны спущу, — покорно сказал чернявый.
— Кончай, Маэстро! Не делай этого!
— Что, евреи — не люди?! — зашумели пацаны.
Но Студер даже внимания не обратил на их крики.
И еще Студер не увидел, как чернявый по кличке Маэстро, делая вид, что расстегивает штаны, достает из-под куртки... велосипедную цепь — страшное оружие налетчиков сорок третьего...
— Вынимай, вынимай свою мотовилу, жидяра необрезанная, — ласково говорил Студер. — Сейчас мы вернем тебя в настоящую соломоно-хаимовскую веру...
Но в эту секунду раздался звонкий голос Котьки-художника:
— Эй, Студер вонючий! Глянь-ка сюда!..
Костя резко взмахнул своей «закидухой», и тяжелый конец веревки с кожаной варежкой и камнем внутри мгновенно обвился вокруг толстых ног Вовы Студера.
Последовал резкий рывок, и Вова Студер с размаху шлепнулся на землю, ударившись головой о край скамейки. Да так и остался лежать неподвижно...
Костя подошел, смотал свою «закидуху» в кольца, наклонился на Студером, сказал удивленно:
— Живучий, гад...
Чернявый Маэстро тихо сказал Косте:
— Напрасно ты встрял... Я бы его и сам уделал. — И показал Косте велосипедную цепь с кожаной петлей для руки.
— Выброси. А то за нее еще «вниз» спустят, — сказал Костя.
Маэстро почти незаметно утопил велосипедную цепь в бочке с водой и окурками, сказал ошеломленным пацанам:
— Чего стоите? Тащите этого барана в санчасть!.. Скажете — упал Вова Студер. Споткнулся и упал.
— Видать, торопился куда-то, — соболезнующе вздохнул Тяпа.
— И куда спешил?.. До занятий еще полчаса, — сказал Костя.
Пацаны взялись было поднимать Вову, но Костя неожиданно остановил их:
— Погодите!
