из-за которого доносился крик, тихонько сказал: - Катя. Компот… Катя вздохнула, заглянула в шлемофон, откуда выглядывали цветы, и ушла за компотом. Она шла между столиками, сохраняя то чудесное, нежное выражение лица, которое было у нее при разговоре с Венькой. Проходя мимо того места, откуда несся крик, она на секунду как бы сняла с себя эту нежность и, облив презрением сидящих за столом, прошла дальше - опять мечтательная, влюбленная маленькая женщина… Летчик, требовавший компот, напуганный ее взглядом, растерянно сказал сидящим с ним за одним столом: - Братцы! Чего это она?.. Я же только компот попросил… В столовую вошел Архипцев. - Ну что? - спросил Венька. - Завтра пойдем их искать по своим расчетам. - Ты объяснил? - Да. - Что они говорят? - Говорят, что мы, наверное, правы. Архипцев заглянул в шлемофон Гуревича и увидел цветы. - Сегодня Катя? - невинно спросил Архипцев. - Что Катя? - нервно переспросил Венька. - Обед подает Катя? - Катя… - Ну вот и все, - удовлетворенно сказал Архипцев. Открылась дверь, и в столовую ввалился Соболевский, таща за руку пижонистого техника-лейтенанта. Казалось бы, как можно быть пижонистым, нося одинаковую со всеми форму? Можно. Это чуть-чуть шире, чем у всех, галифе, это чуть-чуть короче, чем у всех, гимнастерка, это чуть-чуть ниже сдвинуты голенища сапог. Это все чуть-чуть не так, как у всех… Техник-лейтенант был неотразим и ходил по аэродрому под звон осколков разбитых девчоночьих сердец. Бережно придерживая карман комбинезона, Соболевский уселся за свой столик. - Салют летающим! - сказал техник-лейтенант. - Привет прибористам! - ответил Архипцев. - Садись, - сказал Венька. Катя принесла тарелки с супом и, ни на кого не взглянув, поставила их на стол. Техник-лейтенант посмотрел на нее и улыбнулся. - Кушайте, Венечка, - сказала Катя и ушла. - Спасибо, - ответил Венька и покраснел. Женька подмигнул Архипцеву, тот подмигнул Женьке. Техник указал глазами на уходящую Катю и смачно произнес: - Ух, ребята, я вам сейчас историю расскажу! Женька! Наливай! Каждый взял со стола стакан и опустил руку со стаканом под стол. Под столом четыре руки, держащие по стакану. Сюда же просунулась пятая с бутылкой. Над столом раздался шепот Гуревича: - Разбавленный? - А как же! - ответил шепотом голос Соболевского. - Кто же тебя чистым поить будет! Совершенно спокойно три человека ели борщ, а четвертый, у которого были чем-то заняты руки, невинно поглядывал по сторонам. Под столом рука, держащая бутылку, уверенно разливала по стаканам спирт. Не вынимая из-под стола руку со стаканом, Соболевский тихо сказал: - За летчика и штурмана… Гуревич вдохнул в себя воздух. - За стрелка и летчика… Архипцев улыбнулся: - За штурмана и стрелка… Соболевский взглянул на техника-лейтенанта. - И ты за что-нибудь свое пей… Архипцев поднял ложку: - Раз, два, три! Все мгновенно вытащили стаканы из-под стола и выпили. Женька съел ложку борща и повернулся к технику-лейтенанту. - Ну, рассказывай, что там у тебя за история… У окна раздачи пищи стояли высокая полная официантка и Катя. Полная официантка посмотрела на стол Архипцева и сказала: - И зачем ребята со сто пятнадцатого это трепло с собой притащили… А в это время техник-лейтенант, захлебываясь, рассказывал свою историю: -…Короче говоря, как только она появилась, я сразу же к ней… Ну, там вальсик, фоксик, а как до танго дошло, ну, знаешь, до этого: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось», я ей про одиночество начинаю вкручивать… То, мол, се… Сегодня живы, завтра нет… И тэдэ и тэпэ. Выходим из клуба, я ее в «юнкерс» тащу. Помните, он за рембазой на брюхе лежал? А она мне: «Ленечка, мне же в другую сторону…» А я ей: «Что вы, Катенька, нам теперь с вами всю жизнь в одну сторону!» Архипцев и Соболевский молча едят, не поднимая головы от тарелок. Гуревич наклонился, глаза зажмурены. - Ну, конечно, потом слезы, то, се, пятое, десятое… - закончил техник-лейтенант и проглотил ложку борща. - Так… - спокойно сказал Соболевский. Гуревич умоляюще посмотрел на своих ребят. - Сука, - сказал Архипцев. - Это точно, - с удовольствием подтвердил техник-лейтенант. - Все они суки! - Нет, это ты сука, - уточнил Соболевский. - Венька! Чего ты сидишь? Ты же старше меня по званию! Гони этого хлюста отсюда! Венька продолжал сидеть, ошеломленный и раздавленный. Техник не на шутку испугался. - Что вы, ребята!.. И тогда Архипцев через весь стол сказал тихо и злобно: - Встать! Марш отсюда, трясогузка! Техник сидел, ничего не понимая. Архипцев встал из-за стола, подошел к технику и взял его сзади за гимнастерку: - Вставай, тебе говорят!.. Он рывком поднял техника и повел его к двери. Толкнув ногой дверь, он вышвырнул техника в дождь, затем возвратился, сел за стол и, ни к кому не обращаясь, неуверенно пробормотал: - Врет он все, подлец… Венька промолчал. Женька вздохнул, расстегнул гимнастерку в сказал: - Все-таки для особых случаев я бы оставил телесные наказания.
У ступенек, ведущих в столовую, стоял техник-лейтенант и нервно и зло соскребал с себя грязь. Из пелены мелкого моросящего дождя послышались чьи-то шаги. Техник вгляделся и увидел направляющегося к столовой Кузмичова. Кузмичов остановился, посмотрел удивленно на техника и участливо спросил: - Где это вы так, товарищ техник-лейтенант? Техник-лейтенант с ненавистью посмотрел на Кузмичова, в эту минуту он ненавидел всех. - Тебе-то что?.. - крикнул он. - Это все твои сволочи! Интеллигенты паршивые! Подумаешь, ангелы! Трое на одного! Кузмичов ничего не понял. Ему было ясно только, что ругали его ребят. Он вплотную подошел к технику-лейтенанту. - Врешь ты все, сукин сын! - с яростью прохрипел Кузмичов, забыв про субординацию. - Нашкодил чего-нибудь, душа из тебя вон! Техник-лейтенант оторопело посмотрел на пожилого старшину. Кузмичов сжал зубы, перевел дыхание и, опомнившись, приложил руку к пилотке: - Разрешите идти? - Идите… - машинально ответил техник-лейтенант.
ЧТОБЫ РИСУНОК ДОЛГО ЖИЛ
Было уже совсем темно, когда Соболевский, Гуревич и Архипцев вышли из столовой. Дождь почти прекратился, и они шли молча, вдыхая в себя влажный воздух и оберегая папиросы от изредка налетавшей водяной пыли. Гуревич шел в середине. Он полез в карман комбинезона за спичками, и его рука наткнулась на шлемофон, из которого торчал поникший букетик цветов. Гуревич осторожно вытащил цветы из шлемофона, выбросил их и вытер мокрую руку о штанину комбинезона. Послышался гул моторов. Луч прожектора осветил посадочную полосу, и внезапно появляющиеся из темноты самолеты стали садиться, мигая бортовыми огнями. Одна машина, другая, третья, четвертая… Мимо экипажа сто пятнадцатого по лужам к стоянке промчалась машина с техниками и мотористами. Экипаж шел медленно, до боли в глазах вглядываясь в стоянку, куда заруливали одна за другой только что севшие машины. - Наши с задания пришли… - сказал Архипцев и остановился. - Кажется, не все пришли… - уронил Гуревич. - Почему ты так сказал? - спросил Соболевский. - Уходило восемь машин, а село только семь… - ответил за Гуревича Архипцев. - Отстал, наверное, - с сомнением произнес Соболевский. - Может быть… - сказал Архипцев. Они стояли и ждали отставшую машину. Стояли долго, прислушиваясь, не появится ли звук моторов самолета, заходящего на посадку. Опять начался мелкий теплый дождь… Из темноты прямо на них вышла толпа летчиков - экипажи вернувшихся машин. Мрачные и усталые, они медленно шли под дождем, покуривая и сплевывая. Некоторые даже не сняли с себя парашюты. Парашюты мешали идти, но на это никто не обращал внимания. Они поравнялись с экипажем сто пятнадцатого и ничего не сказали. - Кто? - спросил Соболевский. - Сто тринадцатый… - ответил кто-то. - Митька! - вырвалось у Соболевского. - Я же его рисовал сегодня… - сказал он растерянно. Пристроившись к прилетевшим экипажам, шел экипаж сто пятнадцатого. - Я же его только сегодня рисовал!!! - с дикой злобой проговорил Соболевский.
Вечером в бараке было тоскливо и тихо. Кто-то валялся на койке, кто-то пытался играть в шахматы… Лысоватый капитан чистил пистолет. В углу у окна сидел младший лейтенант и пощипывал струны гитары. Венька лежал на койке и смотрел вверх на переплетения матрасной сетки второго яруса. В головах у него висели футляр для скрипки, планшет и пистолет в кобуре. Женька вытащил из альбома портрет погибшего Митьки, принес его к столу и сдвинул в сторону шахматы. - Ну-ка, подвиньтесь… - сказал он и приколол рисунок кнопками к столу. Шахматисты пересели. Женька поставил на стол стакан с водой и рядом положил широкую мягкую кисть. - Сахар есть у кого-нибудь? - спросил он, обводя взглядом всех сидящих за столом. Человек десять подошли к столу и остановились, разглядывая рисунок. - Сахар есть у кого-нибудь? - повторил Женька. - А ты что, чай пить с ним собрался, что ли? - зло спросил кто-то. - Я спрашиваю, сахар есть у кого-нибудь? - не обращая ни на кого внимания, еще раз сказал Женька. - Подожди, Женя, - сказал из-за его спины Архипцев. - У него у самого был сахар… Архипцев подошел к тумбочке погибшего Митьки, сел на его кровать и стал выкладывать из тумбочки все содержимое. На кровать легли финский нож, новая фуражка, довоенная фотография Митьки в форме ремесленника, футбольный мяч, альбомчик и кулек
