Записки музыканта

может быть рассказ о путешествиях Синдбада-морехода из «Тысячи и одной ночи», или истории о рыцарях Круглого стола, или «Гамлет» Шекспира. И каждый раз Кункейро, сохраняя основу, сдвигает акценты, меняет характеры героев, а иногда и в чем-то изменяет и сюжет, на что, конечно, нужна большая смелость, если речь идет о таком произведении, как «Гамлет». И все же он отваживается на это. У Кункейро всем действующим лицам, за исключением героя, известно, что отец Гамлета умер насильственной смертью: об этом в самом начале пьесы сообщает введенный автором, как в греческой трагедии, хор. Кункейро меняет имена героев, делает настоящим отцом Гамлета дядю; чтобы отделить своего героя от привычного образа принца датского, называет его доном Гамлетом. И хотя в общих чертах сюжет все же сходен с пьесой Шекспира, трактовка образа главного героя и, соответственно, всей проблематики пьесы у Кункейро совсем другая. Его «Мятущийся дон Гамлет» написан в мире, знакомом с работами Зигмунда Фрейда, и это отчетливо сказывается на характере героев и способе разрешения конфликта Герой Шекспира мучается сомнениями, дон Гамлет мстит за своего дядю, и сомнения совсем незнакомы ему, решающему покончить с собой, избавившись таким образом от подавленной и вытесненной в детстве нелюбви к избраннику матери т. е., другими словами, поведение дона Гамлета определяется все тем же Эдиповым комплексом, поэтому, в частности, и заимствует Кункейро у греческой трагедии такие ее неотъемлемые атрибуты, как хор.

Альваро Кункейро выпало жить в непростое время, когда ему, как и его героям, приходилось искать опору в мечтах. Творческий метод этого писателя очень напоминает нам сегодня «магический реализм» латиноамериканской литературы. Но произведения Кункейро были написаны задолго до того, как стали известны книги Г. Гарсиа Маркеса, и висящая в воздухе Мария из «Года кометы» появилась на свет раньше Ремедиос Прекрасной. Магический реализм Альваро Кункейро возник на другой почве — на фольклоре Галисии, в который он врос корнями. Произведения этого удивительного писателя пользуются огромной популярностью в Испании и сегодня, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что одно из ведущих издательств страны, «Дестино», в 1989 году начало выпускать «Библиотеку Кункейро», решив переиздать все его произведения, хотя они неоднократно публиковались. А значит, и по сей день нужен он читателям, нужны его наивно-трогательные и прекрасные книги, страницы которых дышат поэзией, добротой и любовью, без которых никогда не смогут обходиться люди.

Н. Матяш

Альваро Кункейро Записки музыканта

Посвящается Франсиско Ф. дель Риего

Бретань выходит к морю крутыми скалами, а там, где она примыкает к Франции, горные хребты переходят в длинные отроги; меж ними открываются узкие долины, а дальше тянутся поля, украшенные живописными холмами. Дорог в тех краях видимо-невидимо потому, что кроме обыкновенных, живущих на земле людей бродят там еще и другие путники, с которыми надо держать ухо востро; это обитатели подземных владений — восставшие из гробов мертвецы, призраки, давно отвоевавшие отряды конницы, неприкаянные души, те, на ком лежит заклятье; и большинству из этих путников нет упокоения из-за нечистой совести. Ветер гоняет их в ночи но бесчисленным дорогам, пока от них не останется лишь холодное дуновение. Тогдашнюю Бретань можно представить такой картиной: у ворот обнесенного стеной города стоит каменное распятие, и дряхлая старуха зажигает укрепленные на нем железные лампады. Вечереет, моросит мелкий дождь. Завывает ветер, гася слабые язычки пламени. Старуха крестится, бормочет «Патер Ностер», молится за упокой души господина виконта Клёмеля, который только что проехал мимо на коне. Живые люди в Бретани умеют различать, какое дуновение дух усопшего, какое — просто порыв ветра; они снимают шляпу, почувствовав дыхание легкого майского бриза, так как догадываются, что это прекрасная Анна Комбурская прогуливается под зелеными кронами грабов. Бывает, какой-нибудь юноша влюбится в это самое дуновение ветра. В обнесенных стенами городах в старинных дворцах и замках с зубчатыми башнями, в Ренне или Динане, в Ком буре или Карадё, кельты, собравшись у зажженного две тысячи лет тому назад очага, говорят на своем певучем наречии о морских сражениях, о подвигах, о Ганноверской битве[1], о семейных тяжбах, о влюбленных былых времен. И языки пламени, пожирающие крепкую, созданную для сильных мужских рук древесину дуба, бессильны сжечь мимолетные воспоминания — легкую ткань, сотканную неизвестно кем из нитей, смотанных с неведомо какого клубка. По дорогам Бретани, завихряя ветер, движется в зловещем танце вереница теней, и маленький цветок, проклюнувшийся в апреле на обочине дороги, не знает, воткнет ли его в волосы девушка или раздавит ступня скелета, который выплясывает во главе вереницы, показывая фигуру, называемую l’embrasse[2] и входящую в гальярду[3] как ее лирическая часть.

Шарль Анн Геноле Матье де Крозон, получивший известность как музыкант из Понтиви, родился в день Святого Косма тысяча семьсот шестьдесят второго года во французской провинции Бретани, в городке Жослен на берегу реки Уст. Отец его происходил по прямой линии из рода де Крозонов, которые когда-то владели родовым поместьем неподалеку от Пемпонаи которым в давние времена королевской грамотой была пожалована привилегия скакать по городу Ренну с зеленым полотнищем и орать во все горло о том, что прибывает король, как только христианнейший монарх известит о своем приезде, хоть бы потом и не сдержал обещания. Левый глаз у отца нашего музыканта был стеклянный, изготовленный немецким мастером из Шартра, — сверкающий голубой с золотыми прожилками шарик. Мать Шарля, дочь муниципального советника из города Анже, была хорошенькая невысокая женщина, слабая здоровьем: после неудачных родов у нее началось хроническое вспучивание живота, и врач прописал ей настоянную на хине водку; постепенно она пристрастилась к этому лекарству, стала горькой пьяницей и вскоре умерла, когда Шарлю, ее единственному родившемуся живым ребенку, едва исполнилось одиннадцать лет. Отец взял домоправительницей женщину, о которой в свое время много говорили на полуострове Котантен и во всей Бретани, так как она, достигнув шестнадцатилетнего возраста, переоделась в мужское платье и, назвавшись Луи Жозефом, якобы любимым племянником портного из города Кемпера, записалась в королевскую артиллерию. Говорят, она, когда служила под боевыми знаменами, так старалась походить на мужчину, что у нее даже отросли небольшие черные усики. Когда правда все же открылась, ее взял в кухарки маркиз де Лаваль — и был ею очень доволен, ибо мясной рулет она готовила в виде пушки на колесном лафете. Но всякое кулинарное новшество быстро приедается знатным господам, и вскоре бравая артиллеристка попала в кухню менее знатного дворянина, потом сменила еще несколько господ, спускаясь все ниже по иерархической лестнице, и наконец надолго задержалась у господина де Крозона, в народе именовавшегося Кривым. Переходя с места на место, она, однако, не рассталась с полудюжиной пушечных ядер: большими подпирала двери, самым маленьким, от bombarde de gilet[4] , отбивала говяжьи и свиные котлеты, а средними можно было играть, катая их по лужайке. Де Крозон Кривой постоянно пропадал на охоте со своими высокопоставленными родичами, а дом и сына полностью оставил на попеченье артиллеристки; та очень любила мальчика и решила сделать его музыкантом. Шарль пошел в мать, рос хилым, но голос у него был звонкий, и в девять лет он вполне уже мог петь в церковном хоре. Артиллеристка за свои деньги купила малышу боевую трубу, у которой на раструбе был изображен