палач своим топором.
Кирино захотелось посмотреть, насколько ловко его гость владеет оружием; он поставил посреди зала манекен из набора — фехтовальщику была пожалована королем монополия на их изготовление — и протянул дону Леону большой двуручный меч с желобком миланской работы. Гость взял его, примерился и встал прямо перед огромной куклой. Он то ловко делал выпад, словно нападая, то, напротив, отступал, защищаясь, то поднимал с изяществом танцовщика левую руку и кружил возле манекена, быстрый как молния и уверенный в себе. Сеньор Кирино, держа куклу за талию, перемещал ее по комнате, все время оказываясь вне пределов досягаемости нападавшего. Но вот, когда он в очередной раз передвигал манекен, пытаясь зайти со спины человеку в синем камзоле, тот одним движением корпуса оказался в нужной позиции и обрушил страшный удар справа налево на шею своего противника из папье-маше. Голова с ярко- красными щеками безжизненно упала на грудь куклы, покачалась несколько мгновений, потом оторвалась совсем и покатилась на пол. Тадео захлопал в ладоши, а Кирино похвалил удар:
— Magister meus![17] Превосходно! И это при том, что меч-то — зазубренный!
Воодушевившись, Кирино встал одной ногой на огромную голову — поза для низкорослого маэстро оказалась весьма неудобной, однако он вытащил шпагу из ножен и оперся на нее, ожидая восторга зрителей, словно был победителем Голиафа и весь ликующий народ Израиля собрался приветствовать своего избавителя.
Кирино велел согреть воды для купания своему слуге-финну, который считался знатоком различных гигиенических процедур, а сам тем временем предложил гостям сладкого вина и, хотя в зале стояло предостаточно стульев, уселся на голову манекена.
— Мой отец, царствие ему небесное, — рассказывал фехтовальщик дону Леону, — обучал рыцарей Прованса искусству владения шпагой в конном и пешем бою и славился там как мастер своего дела. Звали его сеньор Элисио, и он говорил, что осваивать верховую езду ему помогал один кентавр, оставшийся не у дел, — на его слова вполне можно положиться, ибо отец был не из тех, кто любит приврать. Он каждый день жарил себе отличный, свежий чеснок, стараясь выбрать самый лучший, а такого, как в Провансе, нигде не найти — вот мой родитель и переехал туда. Для людей нашей профессии ревматизм губителен, все кости и суставы у нас должны двигаться свободно, а потому я тоже прибегаю к этому чудесному средству осенью. Отец обучил своему искусству большинство благородных сеньоров Прованса и в мае выезжал с ними за город; там на просторе они изображали битвы с войсками императора или герцога Савойского. Как-то раз, когда папа с виконтом де Бос, оставив позади остальных всадников, проезжали через сосновый бор, они встретили женщину, которая, крича, бежала им навстречу. Она держала за руку беленькую хорошенькую девочку лет пятнадцати. Отец с виконтом расспросили беглянок о причине их слез, и мать, заставив юное создание опуститься на колени перед господами, рассказала о страшном драконе, что появился в их краях. Чудовищу приспичило заполучить сей дивный цветок ее чрева в служанки, ибо оно постепенно слепло и решило зарабатывать себе на хлеб, изображая повсюду от Германии до Каталонии ярмарочных драконов. Если же дочку не отдадут ему добром, то он ворвется в деревню, все спалит и всех сожрет. Мой отец велел женщине спрятаться, виконту поручил укрыть девушку в его огромном замке, а сам решил сразиться с драконом. Так они и сделали: де Бос дал несчастной матери десять серебряных эскудо в залог, распрощался, посадил девушку сзади себя на лошадь и увез, а папа с копьем наготове помчался на поиски дракона. Но оказалось, приехал он слишком поздно. Утром того самого дня дракон отправился на цветущий луг, где всегда встречался с одним слепцом, который давал ему уроки пения — в качестве платы за обучение чудовище обещало сказать, куда оно запрятало скрипку Гварнери. Дело быстро шло на лад: у дракона обнаружился неплохой слух и нежный голос. Ну так вот, когда подслеповатое чудовище возвращалось с урока, то сорвалось в ущелье, спускавшееся к морю; и теперь его зловонная туша лежала у берега, наполовину скрытая водой, и между волн виднелась огромная голова с разинутой пастью — зеленый язык высовывался из-за голубоватых зубов. С тех пор отец только и думал о том, чтобы сразить какого- нибудь дракона, и мечтал, как из самого Авиньона приедет художник, мастер изображать чудеса, и запечатлеет его рядом с поверженным чудищем — левая нога героя попирает ужасную голову. Отец не смог осуществить свою мечту и оттого умер. Когда несчастный бредил, людям в треугольных шлемах было небезопасно переступать порог нашего дома; он принимал их за драконьих детенышей — они вылупляются из яйца как раз такими: с гребешком, покрытым перьями. Больной бросался на них с копьем, звал художника увековечить его подвиг и требовал, чтобы я принес ему алые гетры. Ваш покорный слуга унаследовал от отца, мечтавшего о сражениях с чудовищами, желание выйти когда-нибудь на честнoй бой и быть изображенным затем на картине, написанной маслом: страшная голова под левой пятой героя, — как всем артистам, мне нравится позировать. Вот и сейчас я не мог удержаться от небольшой репетиции, когда голова гигантской куклы покатилась на землю.
Сеньор Кирино придвинулся поближе к дону Леону, волоча за собой свое необычное сиденье из папье-маше, с которым никак не хотел расстаться, и сказал ему доверительно:
— Великолепный удар — справа налево и снизу вверх! Лучшего не придумаешь. Много лет тому назад сюда явились сыщики, чтобы выведать, не обучал ли я кого-нибудь такому приему. Говорили, будто Орест, прежде чем явиться для отмщения, хотел научиться получше владеть старинным оружием. Но я никому не показывал этого приема, и если однажды под покровом тайны сюда случайно явится принц, я пошлю его к тебе, о мастер точного удара. Не то чтобы мне особенно нравилось, когда убивают царей, но отлично проведенный прием для меня дороже всего на свете!
Дон Леон заметил, что ему бы очень хотелось познакомиться с этим Орестом, и направился в ванную комнату. Там его уже ждал финн, держа в руках соломинку, при помощи которой он набирал полный рот горячей воды — за раз по пол-литра, не меньше, — а потом выпускал ее на поясницу купальщика.
Тадео не произнес ни слова во время испытания военного искусства дона Леона, но теперь он захотел взять меч и попробовать, легко ли наносить такие удары. Несмотря на то что в молодости нищий был лесорубом, ему не удалось даже сдвинуть оружие с того места, куда положил его тот, кого он уже считал своим господином. Кирино, стоя неподалеку, поскреб в затылке:
— И не старайся, — сказал он Тадео, — оставь меч в покое. До тех пор, пока сталь хранит гнев и ярость того, кто взял в руки оружие для мести, лишь герой может поднять его. Пройдет несколько часов, оно остынет, и тогда любому мальчишке это будет под силу.
Тут Кирино плюнул на лезвие, слюна закипела и испарилась, как будто брызги упали на докрасна раскаленный металл.
VIII
Вспотевший кузнец бросил в ящик молоток и гвозди и, сунув голову под струйку воды, стекавшую из каменной чаши, позволил себе несколько мгновений наслаждаться прохладой. Потом он обтер лицо старым фартуком, но борода и волосы остались мокрыми: с них по лбу стекали капельки воды, оставляя за собой влажные дорожки.
— Сразу видно, — сказал кузнец дону Леону, — ты знаешь толк в лошадях, и конь твой мне нравится. Такой породы я не знаю, да и никогда раньше не доводилось мне видеть скакунов с золотой звездочкой на лбу и иссиня-черным хвостом — это в нем самое удивительное. Мои деды подковывали в Трое лошадей ахейцам, отец отправился далеко на запад обучать варваров на атлантическом побережье неизвестному им искусству, сам я в молодости работал в кузне у Цезаря в Риме, но никогда не слыхал, пока ты не привел мне своего коня, что серебряная подкова на передней ноге скакуна приносит удачу в путешествии. Век живи, век учись! Ну, а твоему богатству можно позавидовать, ведь такой подковы хватает ненадолго.
— Конь мой, — пояснил дон Леон, — божественной породы, если только можно говорить так о лошадях. Ты, быть может, знаешь, что на одном острове на востоке нашли на берегу деревянную раскрашенную фигуру коня. Наверное, когда-то она украшала нос корабля и была прикреплена к нему за задние ноги, потому что изображала животное целиком, поднявшимся на дыбы над волнами. Потом, скорее всего, судно затонуло, и море выбросило обломки на песок. Резчик потрудился на славу, конь вышел как
