Элизабет! Сидит под дождем в такую холодную и мрачную ночь. О, Боже, если ты есть, как ты мог поступить так с бедной Элизабет? За что?
Миновав последний блок, он выскочил на улицу, чтобы осмотреться – из-за деревьев ничего не было видно. В спешке он почти проскочил мимо и, увернувшись от фургона, ринулся наперерез уличному движению. Какая-то христианская душа отчаянно засигналила, взвизгнули тормоза.
Лиаракос не обращал внимания. На краю парка он остановился и снова огляделся.
Она по-прежнему сидела там. Не двигаясь.
Он пошел вперед.
Футах в семидесяти пяти от Элизабет на одной из скамеек, свернувшись калачиком, лежал какой-то бродяга. Когда Лиаракос проходил мимо, тот ожил.
– Эй, мистер, я ненавижу просить кого-нибудь, но если у вас в кармане найдется немного лишней мелочи…
Она застывшим взглядом смотрела перед собой. Уставившись в землю под ногами, вероятно, не ощущая холода, пронизывающего ветра и моросящего дождя, от которого Лиаракос уже промок почти насквозь.
– Немного лишней мелочи поможет, приятель. – Бродяга тащился следом. Лиаракос слышал, но не оглянулся.
Руки она держала в карманах пальто. Прекрасное пальто, в котором она уехала в клинику, исчезло, и вместо него на ней болталась какая-то тонкая поношенная хлопчатобумажная хламида, которая не смогла бы согреть и кролика. Волосы спутались и намокли. Глаз она не поднимала.
– Элизабет!
Она по-прежнему смотрела в землю. Он присел на корточки и заглянул ей в лицо. Это была она. Слегка приподнятые вверх уголки ее губ обозначали тусклую улыбку.
Ее взгляд скользнул по лицу Таноса, но она его не узнала.
– Приятель, сегодня чертовски холодная ночь, и чашка кофе будет мне в самый раз, понимаешь? У меня бывали в жизни проблемы, но я ни в чем не виноват. Как насчет рождественского милосердия для бедного старого негра? Немного мелочи для тебя ничего не значит, а мне…
Не отрывая глаз от Элизабет, он нащупал бумажник, вытащил банкноту и передал ее назад.
– Боже, это же двадцатка! Ты что…
– Возьми и уходи.
– Спасибо, мистер.
На ее лице пылал румянец. О-о, проклятье! Она парила где-то высоко-высоко.
– Я говорю тебе, приятель, – продолжал бродяга, – только потому, что ты был щедр ко мне. Ей трудно. Она здорово отвязалась, приятель.
– Пожалуйста, уходи.
– Да. – И шаркающие шаги стихли вдали.
Он протянул руку и погладил ее по лицу, затем сжал в своих ладонях ее руку. Дождь не прекращался.
С тусклой улыбкой на холодных губах она сидела на скамейке парка, усыпанной голубиным пометом, среди мерцающих гирляндами черных деревьев, устремив взгляд в пустоту.
– Итак, что вы можете мне сообщить? – обратился Джейк Графтон к эксперту из ФБР.
– Немного, – ответил эксперт, почесав в затылке. Они находились в помещении, из которого был произведен выстрел в Председателя Верховного Суда Лонгстрита. Винтовка лежала на столе. Все вокруг покрывал тонкий слой черного порошка для снятия отпечатков пальцев.
– Свежих отпечатков пальцев нет. Мы нашли множество отпечатков, но я не думаю, что хоть один из них оставлен нашим клиентом. Он очень осторожен.
– Куда попала пуля?
– Примерно на дюйм выше левого уха. Умер мгновенно. Пулю мы пока не нашли. Она прошла навылет и попала в асфальт где-то на улице. Винтовка калибра 30.06, тот же калибр, из которого стреляли в Генерального прокурора. Тот же тип прицела. И, я поздравляю вас, тот же тип оружейного масла и прочее.
Пол комнаты покрывал тонкий слой пыли, на котором четко отпечатались следы, причем так много, что отдельные отпечатки шли поверх других.
– Это вы, ребята, натворили? – угрюмо спросил Джейк Графтон.
– Нет, если уж на то пошло. Интересно, но парень, который стрелял, пришел в комнату, подошел к окну и все время стоял там. Он оставил кое-какие отпечатки ног, но совсем немного. Он умеет стоять.
– Умеет стоять, – повторил Джейк.
Казалось, что эксперт подыскивает слова.
– Он совсем не волновался, если вы понимаете, о чем я говорю.
– Профи, – подсказал Тоуд Таркингтон.
– Возможно, – отозвался агент ФБР. – А может, и нет. Но он, безусловно, хладнокровный тип.