Ангелы-хранители

Аутсайдер может проклинать себя за кровожадность, может страстно желать преобразиться в существо, способное жить в гармонии с окружающим миром, но он бессилен изменить свою суть. Всего несколько часов назад Лем размышлял о том, как сложно пересмотреть свои принципы, привитые тебе еще отцом, как трудно любому человеку изменить свою жизнь, но это все же реально, если обладаешь решительностью, силой воли и временем. Для Аутсайдера, однако, это было невозможно: убийство в нем заложено генетически, накрепко заперто, так что он не мог надеяться на изменение или спасение.

— Что, черт возьми, все это значит? — осведомился Бокнер, который больше не мог справляться со своим любопытством.

— Поверьте мне, — ответил Лем, — вам лучше ничего не знать.

— Но что же было в этой пещере? — спросил Бокнер.

Лем только покачал головой. Ему крупно повезло, что убийство произошло в национальном заповеднике. Это была федеральная территория, а значит, УНБ будет гораздо проще взять на себя расследование.

Клифф Соамс все еще вертел в руках осколок зеркала, задумчиво глядя на него.

Бросив прощальный взгляд на мрачную пещеру, Лем Джонсон пообещал себе и своему опасному противнику: «Когда я найду тебя, я даже не подумаю брать тебя живым; никаких сетей и усыпляющих выстрелов, как того хотят ученые и военные; я тебя пристрелю».

Это не просто самое безопасное решение. Это будет актом сострадания и милосердия.

4

К первому августа Нора распродала всю обстановку и другие вещи, принадлежавшие тете Виолетте. Она просто позвонила агенту по продаже антикварной и подержанной мебели, и он предложил скупить все ее вещи по одной цене, на что та с радостью согласилась. Себе Нора оставила только посуду и серебро, и за исключением ее спальни в доме были одни голые стены. Дом казался очищенным, продезинфицированным, как если бы из него изгнали духов. Теперь, когда злые чары рассеялись, она знала, что у нее есть силы все здесь переделать. Но Нора больше не хотела жить в этом доме, позвонила агенту по продаже недвижимости и попросила продать его.

Она также избавилась от всей своей старой одежды, и теперь у нее был совершенно новый гардероб, состоящий из слаксов и юбок, блузок, джинсов и платьев, как у любой другой женщины. Изредка, правда, Нора по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке, когда надевала что-то яркое, но каждый раз подавляла в себе желание вырядиться во что-либо темное и бесформенное.

У нее все еще не хватало смелости выставить свои картины на суд зрителей, чтобы узнать их истинную цену. Тревис изредка — и, как ему казалось, мягко напоминал ей об этом, но Нора не была готова положить на наковальню свое хрупкое «я» и дать другим возможность ударить по нему молотом. Скоро, но не сейчас.

Иногда, смотря на себя в зеркало или замечая свое отражение в освещенной солнцем витрине, она сознавала, что действительно была симпатичной. Может быть, не красавицей, не такой великолепной, как какая-нибудь кинозвезда, но вполне симпатичной. Однако Нора никак не могла привыкнуть к новому восприятию собственной внешности и через несколько дней опять поражалась привлекательности своего лица, глядящего на нее из зеркала.

Пятого августа в середине дня они с Тревисом сидели за кухонным столом и играли в «Скрэббл»,[19] и Нора ощущала себя хорошенькой. Несколько минут назад в ванной, глядя в зеркало, она вновь пережила это откровение, и собственная внешность понравилась ей даже больше обычного. Сейчас, сидя за «Скрэб-блом», Нора чувствовала себя более жизнерадостной и счастливой, чем когда-либо прежде, — и более озорной. Она стала выдумывать несуществующие слова и затем яростно их защищала, когда Тревис начинал сомневаться в них.

— Дофнап? — нахмурился он. — Нет такого слова «дофнап».

— Это треугольная шапка, которую носят лесорубы, — ответила Нора.

— Лесорубы?

— Как Поль Баниан.

— Лесорубы носят вязаные шапочки, то, что мы называем тобганами, или круглые кожаные шапки с ушами.

— Я говорю не о том, в чем они ходят на работе, в лесу, — терпеливо объяснила Нора. — Дофнап. Так называются шапочки, которые они надевают на ночь.

Тревис рассмеялся и покачал головой.

— Ты меня разыгрываешь?

Нора смотрела на него абсолютно честными глазами.

— Нет. Это правда.

— Лесорубы спят в специальных шапочках?

— Да. Это и есть дофнап.

Сама мысль о том, что Нора может его разыгрывать, была ему в новинку, и он попался на удочку.

— Дофнап? Почему она так называется?

— Понятия не имею, — ответила Нора.

Эйнштейн лежал на брюхе на полу и читал роман.

Перейдя с удивительной быстротой от книжек-картинок к детской литературе вроде «Ветра среди ив», он посвящал чтению ежедневно по восемь-десять часов. Ему всегда не хватало книг. Пес стал настоящим библиоманом. Десять дней назад, когда увлеченность Эйнштейна чтением начала утомлять Нору, которой приходилось держать ему книги открытыми и переворачивать страницы, они постарались придумать что-то, чтобы Эйнштейн мог сам справляться с этим. В компании, поставляющей оборудование для больниц, Нора и Тревис нашли приспособление для пациентов с недействующими руками и ногами. Это была металлическая подставка, на которой закреплялась книга; механические руки с электроприводом, управляемые тремя кнопками, переворачивали страницы и удерживали книгу в открытом состоянии. Держа зубами ручку, человек мог управлять этим устройством; Эйнштейн тыкал в кнопку носом. Казалось, псу страшно понравилось приспособление. Сейчас он тихонько проворчал что-то по поводу прочитанного, нажал одну из кнопок и перевернул страницу.

Тревис составил слово «злой» и набрал кучу очков, использовав квадрат, удваивающий очки, и Нора из своих букв тут же составила слово «виндейка», набрав еще больше очков.

— Виндейка? — переспросил Тревис, в голосе которого звучало сомнение.

— Это национальное югославское блюдо, — объяснила она.

— Неужели?

— Да. В его состав входят ветчина и индейка, поэтому оно и называется…

Закончить Нора не смогла и расхохоталась.

Тревис рот раскрыл от изумления.

— Ты меня разыгрываешь. Ты меня разыгрываешь! Нора Девон, что с тобой происходит? Когда я познакомился с тобой, я сказал, что ты — чертовски мрачная и самая серьезная женщина из всех, кого я знаю.

— И самая пугливая.

— Нет, не пугливая.

— Пугливая, — настаивала она. — Ты подумал, что я пугливая.

— Ну хорошо, я подумал, что ты пуглива, как белка, и, наверное, у тебя дома весь чердак забит орехами.

Усмехнувшись, Нора сказала:

— Если бы мы с тетей Виолеттой жили на юге, мы были бы точь-в-точь герои Фолкнера, да?

— Еще более странными, чем у Фолкнера. А сейчас, вы только посмотрите! Выдумывает разные