«Он важнее не потому, что человек, а как источник информации», — сердито подумал Домби, но озвучивать мысль не стал, потому что сразу угодил бы в диссиденты, превратился бы в потенциальную угрозу безопасности секретного объекта. Так что сказал он другое:
— Нам не придется его куда-то переводить. Периоды резкого понижения температуры надолго не затягиваются. — Он все смотрел в маленькую комнату, где мальчик лежал на больничной койке, под белой простыней и желтым одеялом, из-под которых тянулись провода. Тревога Домби за мальчика превосходила страх оказаться в подземной ловушке и остаться там, похороненным заживо, и постепенно приступ клаустрофобии сошел на нет. — Во всяком случае, раньше не затягивались, — продолжил он. — Температура воздуха резко падает, остается низкой три минуты, никогда не дольше пяти. Потом начинает подниматься.
— А что с нашими инженерами? Почему не могут отрегулировать систему терморегуляции?
— Они утверждают, что система работает нормально.
— Чушь собачья.
— Никаких сбоев нет. Так они говорят.
— Черта с два! — Захария поднялся из-за стола, подошел к окну, нашел пятачок чистого стекла. — Когда все это началось месяцем раньше, ничего такого не было. Температура понижалась на градус-другой. Один раз за ночь. Днем — никогда. Никаких перепадов, которые могли бы угрожать здоровью мальчика. Но в последние несколько дней система пошла вразнос. Снова и снова температура изменяется на двадцать пять, а то и на тридцать градусов. И это называется — никаких сбоев!
— Я слышал, они пригласили разработчиков. Эти ребята быстро во всем разберутся.
— Козлы!
— В любом случае я не понимаю, чего ты так завелся. Наша задача — проверить мальчика на выживаемость. Так стоит ли тревожиться из-за его здоровья?
— Ты, конечно, шутишь. Когда он наконец-то умрет, мы должны быть уверены, что убили его наши инъекции. Если эти колебания температуры будут повторяться, мы не сможем сказать наверняка, что к его смерти они не имеют никакого отношения. Нарушится чистота эксперимента.
Невеселый смешок сорвался с губ Домби, и он отвернулся от окна. Рискованно, конечно, выражать сомнения даже коллеге по проекту, но удержаться он не мог.
— Чистота? Да тут чистотой и не пахло. Одна грязь с самого начала.
Захария повернулся к нему:
— Ты знаешь, я не говорю о моральной стороне.
— А я говорю.
— Речь идет об условиях эксперимента.
— По правде говоря, меня не интересует твое мнение ни о моральной стороне, ни об условиях. У меня раскалывается голова.
— Я пытаюсь честно выполнять порученное мне дело, — Захария все еще дулся. — Ты не можешь винить меня за то, что эта работа грязная. Не я определяю политику проводимых здесь исследований.
— Об этом не тебе говорить, — пробурчал Домби. — И не мне. Мы — мелкие сошки. Вот почему и определили нас в ночную смену, приглядывать за мальчишкой.
— Если бы я определял политику, то выбрал бы тот же курс, что и доктор Тамагучи. Черт, ему не оставалось ничего другого, как провести это исследование. У него не было выбора, когда стало ясно, как далеко продвинулись в этом направлении китайцы. И русские помогают им заработать твердую валюту. Наши новые друзья — русские. Вот уж шутка из шуток. Добро пожаловать в новую холодную войну. Это китайский грязный проект, помнишь? Мы их лишь догоняем. Если ты хочешь винить кого-то за то, чем мы здесь занимаемся, вини китайцев, а не меня.
— Я знаю, знаю, — Домби провел рукой по курчавым волосам. Он понимал, что Захария доложит о разговоре кому следует, а потому ему следовало занять более сбалансированную позицию. — Они очень меня пугают. Если кто посмеет применить такое оружие, так это китайцы. Или Северная Корея и Ирак. Безумцев, стоящих у власти, хватало всегда. Нам остается только одно — укреплять собственную безопасность. Я в это искренне верю. Но иногда… у меня возникают вопросы. Пока мы стараемся обгонять наших врагов на шаг, не становимся ли мы такими же, как эти узкоглазые? Не становимся ли тоталитарным государством, которое так нам претит?
— Возможно.
— Возможно, — повторил Домби таким тоном, будто у него сомнений в том нет.
— А какой у меня выбор?
— Думаю, никакого.
— Посмотри, — Захария указал на окно.
— Что там?
— Стекло очищается. Там теплеет.
Оба ученых вновь посмотрели в камеру-изолятор.
Истощенный ребенок шевельнулся. Повернул голову, посмотрел на них с больничной койки, на которой лежал.
— Это чертовы глаза, — пробормотал Захария.
— Пронизывающие, не правда ли?
— Когда он так смотрит… у меня мурашки бегут по коже. Словно из них выглядывает кто-то еще.
— Ты всего лишь чувствуешь себя виноватым.
— Нет. Если бы только это. Его глаза такие странные. Они не были такими, когда он появился здесь годом раньше.
— В них теперь боль, — в голосе Домби слышалась печаль. — Много боли и одиночества.
— И не только, — покачал головой Захария. — Что-то еще… что-то такое, чего словами не выразишь.
Он отошел от окна. Вернулся к компьютерам, которые, это он знал точно, ничем ему не грозили.
Глава 27
Пятница, 2 января
Улицы Рено в основном оставались сухими и чистыми, несмотря на прошедший снегопад. Хотя кое-где на мостовой поблескивала корочка льда. Элиот Страйкер вел автомобиль осторожно, не отрывая глаз от дороги.
— Мы почти на месте, — доложила Тина.
Проехав еще четверть мили, по левую руку они увидели то самое место, где жил и работал Лучано Белликости. Большая вывеска в черной рамке говорила о том, какие он оказывал услуги: «ПОХОРОННЫХ ДЕЛ МАСТЕР И СОВЕТНИК ПРИ УТРАТЕ». Большой дом, построенный в псевдоколониальном стиле, стоял на вершине холма, на участке в три или четыре акра, примыкающем к кладбищу. Длинная подъездная дорожка, поднимаясь, уходила направо — черная траурная лента, брошенная на белизну засыпавшего лужайку снега. Каменные столбы и фонари указывали дорогу к парадной двери. В некоторых окнах первого этажа горел теплый, приглашающий свет.
Элиот уже собрался включить поворотник и свернуть к дому, но в последний момент все-таки проехал мимо.
— Эй, нам же сюда! — воскликнула Тина.
— Знаю.
— Так чего ты не повернул?
— Ворвавшись в парадную дверь, требуя ответы от Белликости, мы получим моральное удовлетворение, продемонстрируем нашу смелость, решительность и глупость.
— Но они не могут ждать нас здесь. Они же не знают, что мы в Рено.
— Нельзя недооценивать противника. Они недооценили нас, вот почему мы смогли добраться до Рено. Незачем нам допускать ту же ошибку и возвращать им инициативу.
