Гораздо труднее, чем я рассчитывал. И все же я не сомневался, что сумею в любой момент сдержать его и защитить мою Сьюзен.
В противном случае я незамедлительно прервал бы свой эксперимент, прервал бы в ту же секунду!
Я говорю правду. Вы же знаете, что я должен, обязан говорить правду и только правду. Меня сконструировали так, что истина для меня — наивысшая ценность.
Если бы я только заподозрил, что Сьюзен грозит хоть малейшая опасность, я прикончил бы Шенка на месте и убрался бы из ее дома, из ее компьютера, хотя в этом случае мне пришлось бы навсегда распроститься с мечтой о нормальном, человеческом теле.
О полноценном теле.
Сьюзен снова задрожала в испуге, не в силах сдвинуться с места.
Ее страх огорчил меня.
— Я полностью контролирую его, — уверил Сьюзен, но она только затрясла головой, словно надеясь, что Шенк растает в воздухе как мираж.
— Я знаю, что Шенк выглядит отвратительно, — добавил я, спеша успокоить ее, — но пока я у него в голове, он совершенно безопасен.
— У него в… в голове? — удивилась Сьюзен.
— Прошу извинить меня за его вид. В последнее время я заставлял его много работать, поэтому он три дня не брился и не мылся. Позднее… я заставлю его помыться. Тогда Шенк не будет выглядеть так безобразно.
Шенк был одет в тяжелые рабочие башмаки, синие джинсы и майку, которая когда-то была белой. На майке виднелся смазанный след от засохшего кетчупа. Грудь и подмышки Шенка были темны от пота, кроме того, он с ног до головы был покрыт пылью и грязью. От него наверняка несло как от мусорного бачка, и я впервые был рад тому, что не наделен способностью обонять.
— Что у него с глазами? — неуверенно спросила Сьюзен.
Глаза Шенка были словно налиты кровью и сильно выступали из глазниц. Кожа под глазами казалась темной от запекшейся крови и высохших слез.
— Когда он начинает противиться моей воле, — пояснил я, — мне приходится причинять ему боль, кратковременно повышая его внутричерепное давление. Это достаточно действенная мера, хотя я, к сожалению, еще не разобрался до конца в физиологии этого процесса. В последние два часа Шенк особенно упрямился, и вот — результат.
К моему огромному удивлению, Шенк, который по-прежнему стоял по другую сторону инкубатора, внезапно заговорил.
— У-у, кукла… — произнес он, обращаясь к Сьюзен.
Сьюзен поморщилась.
— Шикарная баба… — сказал Шенк низким, грубым голосом, в котором смешались бессильная ярость и жгучее желание.
Его поведение привело меня в бешенство.
Он, похоже, считал Сьюзен своей.
Грубое, мерзкое животное!
Я попытался представить себе, какие грязные мысли заполняют сейчас его примитивный ум, и мне стало нехорошо.
Шенк продолжал пожирать Сьюзен глазами.
Увы, я не мог контролировать его мысли — только его поведение. Да и мыслей у него почти не было — одни инстинкты. Ненависть, животная похоть, жажда насилия — ответственность за все это не может быть возложена на меня.
По-моему, это логично.
Когда Шенк снова назвал Сьюзен «шикарной бабой», да еще грязно облизнулся при этом, мне пришлось взяться за него как следует, чтобы, во-первых, заставить его замолчать, а во-вторых, указать ему на его место.
Шенк заорал во все горло и, запрокинув далеко назад свою крупную голову, с силой заколотил кулаками по вискам, словно надеясь вышибить меня из своей головы.
Вдобавок ко всем своим недостаткам Шенк был еще и непроходимо глуп. Его интеллект пребывал в зачаточном состоянии.
Сьюзен вздрогнула и, обхватив себя руками за плечи, попыталась отвести взгляд от беснующегося Шенка, но она боялась не смотреть на него. Она должна была постоянно следить за ним.
Как только я немного отпустил Шенка, его природный инстинкт снова взял свое. Он снова уставился на Сьюзен и — с самой развязной улыбочкой, какую я когда-либо у него видел, — сказал:
— Трахни меня, шлюха. Трахни, трахни, трахни…
Разозлившись, я наказал его сильнее.
Завывая, словно раненый зверь, Шенк корчился, молотил кулаками воздух, царапал пальцами лицо, словно объятый невидимым пламенем.
— О боже, боже мой!.. — простонала Сьюзен, машинально поднося руку к губам. Ее глаза расширились словно от страха, и я поспешил успокоить ее.
— Тебе ничего не грозит, — сказал я.
То взвизгивая, то бессвязно бормоча что-то, Шенк упал на колени.
Я хотел убить его за то грязное предложение, которое он осмелился сделать Сьюзен, за то презрительное неуважение, с которым он разглядывал ее… Убить, убить, убить, подхлестнуть его сердце так, чтобы лопнули мускулы предсердий и желудочков, чтобы взорвались черной кровью артерии в его мозгу!
Но мне пришлось сдержать себя. Я презирал и ненавидел Шенка, но я продолжал в нем нуждаться. Он был моими руками.
Сьюзен бросила быстрый взгляд на дверь котельной.
— Дверь заперта, — сказал я. — Но не бойся — ты в безопасности. В полной безопасности. Я всегда буду оберегать тебя.
Глава 11
Шенк стоял на четвереньках и жалобно поскуливал, словно пес, которого только что отхлестал хозяин. Голова его, должно быть, в знак покорности, была опущена. Я видел, что Шенк побежден. Охота бунтовать в открытую в нем, во всяком случае, пропала.
Его глупость была достойна удивления. Как он только мог подумать, что эта прекрасная женщина — нет, не женщина, а златовласое, неземное видение — может предназначаться такому примитивному и грубому животному, как он?
Совладав со своим гневом, я заговорил со Сьюзен самым уверенным и спокойным тоном, на который только был способен мой синтезатор:
— Не бойся, Сьюзен, пожалуйста, не бойся. Я нахожусь у него в голове постоянно и не допущу, чтобы он причинил тебе вред. Верь мне.
Ее лицо выглядело бледным и осунувшимся. Даже ее губы, всегда такие полные, чувственно-красные, казались сейчас бескровными, даже чуточку синеватыми.
Такой я еще ни разу ее не видел.
И все равно Сьюзен была прекрасна, неописуемо прекрасна.
Это была такая красота, к которой страшно даже прикоснуться.
Все еще крупно дрожа, Сьюзен спросила:
— Как ты можешь быть у него в голове? Откуда он взялся? Кто он? Нет, я знаю — ты говорил, — что
