Всю не растраченную на садизм энергию вкладывал в карьеру, грел честолюбие достижениями на этой стезе.
Годом раньше, основываясь на секретных данных, он понял, что грядет время, когда ошибки местных властей приведут к социальному взрыву и хаосу, к формированию условий, когда садист может сдаться своим наклонностям, не боясь наказания. Стране вскорости предстояло превратиться в парк развлечений для таких людей, как он.
Чтобы подготовиться к этому времени безграничных удовольствий, нужно было сделать многое. Запастись всем необходимым на долгие годы. Засеять первую сотню ярдов, или чуть больше, проселочной дороги, отходящей от шоссе, чтобы трава и сорняки полностью ее скрыли. Дальше завалить дорогу срубленными деревьями, чтобы совершенно заблокировать подъезд к дому, но предварительно проложить по лесу тропу, позволяющую выезжать на шоссе на внедорожнике.
Он не собирался продавать лошадей и кур или избавляться от них иным способом. В образ брата он влезал не для того, чтобы становиться фермером.
Генри передергивало от одной мысли о том, что ему придется кормить кур и собирать яйца. И он не мог представить себе, как забивает и ощипывает кур. Человек образованный и утонченный, многого достигший, он никогда бы не опустился до такой степени, чтобы есть то, что он сам и убивал.
Прежде чем убить женщин, которых Генри предполагал поселить в картофельном погребе, он, скорее всего, их бы искусал, это могло составить часть его развлечений, но
Какое-то время, ожидая, когда его враг сделает следующий шаг, Генри ни о чем не думал. Иногда он испытывал огромное облегчение, ни о чем не думая. Усилием воли он умел превращаться только в плоть, полностью отключая мыслительные процессы, благодаря которым человек и являлся человеком.
Ральф Уолдо Эмерсон, литературный гений, кумир Генри, верил, что каждый из нас должен быть кругом, изобретающим свою собственную истину мгновение за мгновением, поглощающим эту истину, как змея поглощает свой хвост, всегда катящимся вперед, живущим ради этого мгновения и последующего, всегда ищущим новое, становящимся новым, преобразуясь, даже изменяясь со своими всегда изменяющимися истинами. В движении, в приближении к всегда новой личности, по словам Эмерсона: «Я — несовершенство, обожающее мое собственное Совершенство».
Теперь несовершенный Генри стал совершенным кругом. Ничего внутри круга. Ничего снаружи. Всего лишь тонкая линия, изгибающаяся себе навстречу.
Это, конечно, один из видов медитации, когда даже не знаешь, что медитируешь, медитация безо всякой цели.
Перестав быть ничем, он сидел у кухонного стола, маленькими глотками пил посредственное вино. Ждал развития событий. Пауза, возникшая в отношениях между ним и его неизвестным врагом, не могла длиться вечно.
Этот момент настал, когда он услышал шаги: кто-то поднимался по деревянной лестнице из подвала.
Генри поднялся, взял со стола помповик.
Тяжелые шаги говорили о том, что незваный гость или нес какой-то груз, или едва переставлял ноги. Наконец он добрался до верхней ступени.
Генри ждал. Как и человек по другую сторону двери в подвал.
Через какое-то время ручка шевельнулась, нажимая на спинку подставленного под нее стула. Потом перестала двигаться.
После обеда Ламар Вулси вернулся в номер своего лас-вегасского отеля и включил компьютер. Он получил шесть электронных писем.
Быстро ответил на пять, но задумался над ответом на шестое, от Саймона Норткотта. Саймон уже приехал в Денвер, где следующим днем начиналась конференция.
Его доклад планировался на четверг, а он предлагал использовать это время для дебатов с Ламаром. Саймон указал в письме три возможные темы для дебатов, по каждой из которых они уже неоднократно дискутировали.
Дебаты с Саймоном были столь же бесполезны, как дебаты по поводу конституционного закона с бродвейским тенором, которого заботил только теплый прием зрителями. Если бы аудиторию действительно волновал закон, у певца не было бы ни единого шанса на победу в дебатах; но поскольку все могли оценить виртуозную трактовку «Янки Дудл Дэнди»[12], аплодисментов хватило бы, чтобы певец счел себя победителем.
В свое время человек здравомыслящий, Саймон стал скорее евангелистом, чем ученым. Новая версия логики не позволяла ему отбрасывать или даже пересматривать любимую теорию в свете вновь открывшихся обстоятельств. Вместо этого Саймон требовал так интерпретировать новые данные, чтобы они поддержали теорию, которой он и многие другие посвятили свою карьеру.
Наконец Ламар Вулси ответил на приглашение поучаствовать в дебатах:
Переодевшись в пижаму и почистив зубы, Ламар присел на край кровати и набрал домашний номер в Чикаго.
Выслушал сообщение автоответчика: «Вы позвонили в резиденцию Вулси. Сейчас никто не может ответить на ваш звонок, но, пожалуйста, оставьте сообщение, и мы вам перезвоним».
Он бы мог прослушать оставленные сообщения, но слишком устал. Отложил это занятие на завтра.
Нового сообщения он не оставил. В доме не было никого, кто мог бы его получить.
Он позвонил лишь для того, чтобы услышать свою жену, Эстель, которая записала это послание на автоответчик. Она уже три года как умерла от аневризмы, но Ламар так и не изменил запись.
Когда он выключил лампу на прикроватном столике, голос остался звучать в памяти. Закрыв глаза, он увидел ее. Погружаясь в сон, надеялся, что она ему приснится.
Кошмар с Эстель ему присниться не мог. Ее присутствие гарантировало радостный, умиротворенный сон.
Войдя на кухню, Грейди шепнул несколько успокаивающих слов разнервничавшемуся волкодаву. Стоя у стеклянной двери, вглядываясь в темноту, Мерлин перестал лаять, но принялся повизгивать, словно видел других собак, играющих во дворе, и ему не терпелось присоединиться к ним.
Грейди наклонился через стол, вглядываясь в окно, около которого он недавно нес вахту. Его глаза уже настолько привыкли к темноте, что он сразу увидел этих двух существ.
