Ледяная тюрьма

спиной якобы «подвергает дыхательную систему и систему кровообращения аквалангиста лишь незначительной и разумно обоснованной опасности». Подобранные лейтенантом слова не особенно убеждали Харри и уж совсем не воодушевляли. Однако если помнить о пятидесяти восьми мощных зарядах пластиковой взрывчатки, то как-то сама собой появляется склонность к полному доверию к русской подводной технологии.

Водолазные костюмы отличались от стандартного снаряжения типа скуба и во многих иных деталях. Штаны походили на шаровары или на какие-то медицинские брюки, вроде пижамы д-ра Дентона, а рукава куртки заканчивались перчатками. Капюшон накрывал те участки лица и головы, которые не были прикрыты маской, как будто бы для того, чтобы лишний раз напомнить о больших глубинах, не страшных этому костюму, где оставить неприкрытым хотя бы квадратный сантиметр тела, то же самое, что подвергнуть обладателя помянутого тела мгновенной, но чрезвычайно болезненной и мучительной смерти. В общем, эти костюмы для подводного плавания напоминали те просторные пузырящиеся скафандры, в которых космонавты выходят в открытый космос; правда, водолазные костюмы казались как-то будничнее, уютнее, удобнее.

Джордж Лин вполз в каверну как раз тогда, когда они уже распаковывали алюминиевые коробки. На подводное снаряжение вновь прибывший глядел с неприкрытой подозрительностью.

— Харри, быть может, есть какие-то другие варианты. Должен быть иной путь. Надо как-то иначе. А это...

— Нет, — нетерпеливо оборвал его Харри, отбросив обычную свою дипломатичность. — Только так, и никак не иначе. Нету другого, Джордж. Да и времени на словопрения тоже нет. Хватай вот это и напяливай на себя.

Выглядел Лин мрачно.

Но на убийцу ну никак не походил.

Харри оглядел всех остальных, — они старательно распаковывали коробки с водолазными костюмами. Ну кто из них похож на убийцу? Нет таких, а тем не менее есть тут человек, что невесть зачем долбанул по башке Брайана. И этот самый тип, руководствуясь своими непонятными, безумными соображениями, еще может понаделать кучу дел. А им ведь спускаться под воду и продвигаться сквозь лед длинным-длинным туннелем.

Сзади появился и Пит Джонсон, с трудом и проклятиями льду и всему остальному выбиравшийся из узкого и тесного лаза, соединявшего расселину с пещерой под куполом. Ясное дело, ему в этом коридоре пришлось тяжелее, чем остальным полярникам. Непонятно, как вообще такие широкие плечи пролезли через узенький коридор.

— Давай-ка наряжаться, — сказал ему Харри. Голос его прозвучал гулко и вообще как-то диковинно: своды над амфитеатром действовали как резонансная акустическая камера. — Не будем зря транжирить время.

Они и в самом деле на удивление споро освобождались от своих тяжелых полярных одежд, чтобы поменять их на костюмы для подводного плавания, но поспешность эта подстегивалась каким-то тяжелым чувством обостренного неудобства, усугубленного отчаянностью положения, в котором они находились. Харри, Франц и Роджер уже поплатились за то, что посмели по колено погрузиться в воду круглого бассейна под куполом: ноги у всех троих одеревенели, что уже не предвещало ничего доброго, но, что куда хуже, потрясение от холодной воды исподволь восстанавливало обыкновенную для человеческого организма чувствительность. И вот, притерпевшееся было к невзгодам тело вновь стало ощущать то, что только что не замечалось. Слишком большая чувствительность заставила обратить внимание на истерзанную плоть: ноги, от икр до пальцев и пяток, ныли, болели. В них словно иголок понавтыкали. Они пылали. Все прочие, кроме этой незадачливой троицы, избавлены были, правда, от подобных дополнительных тягот, но и они, переодеваясь, кляли все на свете и, не стесняясь, жаловались, особенно тогда, когда по ходу переодевания приходилось на какое-то время обнажаться. Да, верно, под куполом ветра не было, но мороз-то никуда не делся: минус тридцать, а то и пониже. Поэтому всяк старался переодеваться, так сказать, поэтапно, по частям, меняя одну деталь гардероба на другую, не обнажая при этом тела. Сначала снимали верхние сапоги, потом сапоги валяные, потом носки и стеганые штаны, а затем длинные кальсоны, и сразу же после этого человек вползал в обтягивающие штаны водолазного костюма. Потом точно так же переодевающийся обходился с той частью наряда, что надевалась выше пояса: скидывались куртка, блуза, свитер, сорочка, теплая нижняя сорочка и мгновенно натягивался обтягивающий жакет на резине и с туго затягивающимся капюшоном.

Скромность и вообще верность приличиям тут в принципе могла оказаться столь же смертоносной, сколь и леность. Когда Харри поднял глаза, запихав себя в водолазные штаны, он увидел голые груди Риты, воевавшей как раз с водолазной курткой. Кожа у нее сделалась гусиной, плоть имела иссиня-белесую окраску, и все тело покрывали глубокие борозды. Она торопливо застегнула свой жакет, поймала взгляд Харри и подмигнула ему.

Харри восхищался ею. Он-то мог догадываться, как она должна была сейчас мучиться: ее, наверное, просто обессиливал и душил страх. Ведь она уже была не на льду. Теперь она оказалась во льду, внутри льда. Как в могиле. Запечатанная в усыпальнице. Сколь же острым должно быть чувство ужаса. Прежде чем они доберутся через туннель до подлодки и безопасности, — если, в самом деле, им суждено проделать это путешествие и не погибнуть, — она наверняка, тут сомневаться не приходится, не один раз припомнит и вновь переживет все подробности гибели своих родителей и того суда божия, которому она подверглась, когда ей было всего шесть лет.

Питу никак не удавалось запихнуть себя в свой костюм. Он громогласно вопрошал:

— Да что это такое? Неужто эти русские — пигмеи?

Все расхохотались.

Ничего особенно смешного в его словах не было. То, что они так легко рассмеялись, лишний раз доказывало, в каком страшном напряжении они находятся. Харри чувствовал, что, того и гляди, всех охватит паника.

23 ч. 15 мин. За сорок пять минут до взрыва

Из громкоговорителя на потолке рубки раздался голос, принесший дурную весть. Новость не предвещала ничего хорошего никому, хотя все ее ждали. А что мог сообщить офицер из торпедного отсека?

— Эта переборка опять вспотела, капитан.

Горов отвернулся от шеренги видеодисплеев и потянул микрофон на себя.

— Торпедная, ответьте капитану. Скажите, эта влага конденсируется в виде тонкой пленки? Так, как раньше? Или заметны какие-то изменения?

— Так точно. Все почти точно так же, как раньше.

— Следите в оба глаза за этой переборкой.

Эмиль Жуков сказал:

— Раз уж мы теперь знаем, каков слой льда над нами, стоит, быть может, поднять лодку. Ну, пусть глубина будет сто восемьдесят метров. Мы тогда окажемся прямо на уровне края чаши. Я имею в виду выемку в днище айсберга.

Горов покачал головой.

— Теперь нам достаточно тревожиться лишь об этой запотевшей переборке. Больше никаких причин для беспокойства у нас нет. А если мы поднимемся на полсотни метров повыше, то, вполне возможно, положение с переборкой в торпедном отсеке не поправится, но появятся и другие заботы. Надо будет бояться, как бы айсберг не задрейфовал еще в какое-нибудь иное течение. Да и это, в котором мы сейчас, может свернуть куда-нибудь.

Горов понимал тревогу своего первого помощника, но не мог с ним согласиться. Если они, желая понизить чудовищное давление на обшивку своего судна, поднимутся метров на тридцать, то «Погодин», в сущности, окажется внутри чаши в теле айсберга, уподобившись не родившемуся еще младенцу в чреве матери. Все бы ничего, но вдруг айсбергу вздумается ускорить или замедлить движение, а команда подлодки не сумеет уследить за переменчивым настроением ледовой горы, что тогда? Если вдруг скорости лодки и