достаточно высокомерного осознания своего божественного права, авторитарного рвения и антиобщественной свирепости для того, чтобы заработать похвалу от Ганнибала Лектера.
— Он говорил, что его мать была профессором в Принстоне, а отец — в Рутгерсе. Все эти истории…
— Это не биография, — настаивал Скит, — а просто сляпанная между делом легенда.
— А их трагическая смерть в Чили?…
— Еще одна ложь. — В налитых кровью глазах Скита горел жестокий свет, скорее всего, это была месть. На какое-то мгновение мальчишка показался Дасти вовсе не печальным, подавленным и изможденным, а, наоборот, охваченным диким, с трудом сдерживаемым ликованием.
— Неужели у него были такие сильные разногласия с полковником Фарнером, что он решил сменить имя?
— Я думаю, что ему просто нравился роман Сэлинджера. Дасти был поражен.
— Возможно, ему действительно нравился роман, но понимал ли он его? — Впрочем, это был риторический вопрос. Отец Скита был персоной такой же мелкой, как и микроскопические обитатели чашек Петри; его охватывали один за другим недолговечные порывы энтузиазма, причем все они были столь же вредоносные, как сальмонелла. — Ну, кто мог бы захотеть на самом деле
— Сэм Фарнер, мой добрый старый папочка. И, готов держать пари, это не повредило университетской карьере этого ублюдка. При выбранном им направлении работы это имя, наверно, делало его незабываемым.
Позади загудел автомобиль. Сигнал светофора сменился с красного на зеленый. Их машина продолжила свой путь к «Новой жизни».
— И где ты все это узнал? — поинтересовался Дасти.
— Начал с Интернета. — Скит сел более прямо и отбросил костлявыми руками влажные волосы с лица. — Сначала я проверил списки преподавателей в Рутгерсе по их веб-сайту. Всех, кто там хоть когда-нибудь преподавал. А потом в Принстоне. Ни там, ни там не было преподавателей с такими именами, как у его родителей. Его
Скит принялся рассказывать о тех сложных действиях, которые ему пришлось предпринять, чтобы выяснить такую простую правду о своем отце. В его голосе отчетливо слышалась гордость. Для проведенного им расследования требовались напряженная работа и изрядное приложение творческой мысли, не говоря уже о трезвой логике.
Дасти про себя восхищался тем, что этот хрупкий ребенок (он, несмотря ни на что, не мог воспринимать его иначе), обиженный жизнью, находящийся под пагубным гнетом своих собственных нездоровых склонностей и пристрастий, оказался в состоянии так глубоко и надолго сосредоточиться, чтобы выполнить эту сложную работу.
— Папаша моего папаши, полковник Фарнер, уже давно покойник, — продолжал Скит. — А Луанна, его мать, еще жива. Ей семьдесят восемь лет, и она живет в Каскаде, это штат Колорадо.
— Твоя бабушка, — задумчиво сказал Дасти.
— Еще три недели тому назад я не знал о ее существовании. Зато с тех пор уже дважды говорил с ней по телефону. Знаешь, Дасти, она кажется по-настоящему милой. Когда единственный сын отрезал их от себя, это разбило ей сердце.
— Но почему он это сделал?
— Из-за политических убеждений. Не спрашивай меня, что это значит.
— Он меняет свои убеждения чаще, чем носки, — сказал Дасти. — Тут дело в чем-то другом.
— Но Луанна ни о чем другом не говорит.
Гордость достигнутым, которая на некоторое время дала Скиту силы выпрямиться и оторвать подбородок от груди, быстро оказалась исчерпана. Вновь расслабившись, он съехал вниз по спинке сиденья и забился, как черепаха, в панцирь из своей измятой, промокшей под дождем одежды, пара и запаха влаги, которые исходили от нее.
— Ты не можешь позволить себе еще раз устроить для меня все это, — сказал Скит, когда Дасти заворачивал на стоянку около клиники «Новая жизнь».
— Не волнуйся об этом. У меня есть договоренность о двух серьезных работах. Кроме того, Марти выдумывает множество кошмарных смертей для орков и тому подобных монстров, а это принесет хорошенькую кучку долларов.
— Я не знаю, смогу ли выдержать эту программу еще раз.
— Сможешь. Ты сегодня утром спрыгнул с крыши. Да, черт возьми, пройти курс лечения в реабилитационной клинике для тебя должно быть не труднее, чем съесть пирожок.
Частная клиника располагалась в здании, которое очень подошло бы в качестве штаб-квартиры преуспевающей компании мексиканских ресторанов быстрого питания. Это была двухэтажная гасиенда[11] с крытой арочной галереей на первом этаже и закрытыми балконами на втором, чересчур аккуратно украшенная королевскими фиолетовыми бугенвиллеями, упорядочение закрепленными на колоннах и поперек сводчатых проходов. Совершенство формы подчеркивалось здесь так настойчиво, что в результате получился совершенно игрушечный диснеевский замок; казалось даже, что все здесь, от травы до крыши, вырезано из пластмассы. Здесь даже грязный дождь мерцал, словно мишура.
Дасти остановил машину возле тротуара на площадке, предназначенной для прибывающих пациентов. Он выключил «дворники», но двигатель все еще продолжал работать.
— Ты рассказал ему о том, что узнал?
— Ты имеешь в виду моего доброго старого папочку? — Скит, закрыв глаза, помотал головой. — Нет. Хватит и того, что я сам об этом знаю.
По правде говоря, Скит и сейчас боялся профессора Колфилда, урожденного Фарнера, не меньше, чем прежде, когда был ребенком, — и, возможно, имел для этого достаточно веские основания.
— Каскад, штат Колорадо, — повторил Скит. Он произнес эти слова так, словно это было волшебное царство, обитель волшебников, грифонов и единорогов.
— Ты не хочешь поехать туда и познакомиться со своей бабушкой?
— Слишком далеко. И слишком трудно, — ответил Скит. — Я же теперь не могу водить машину. — Из- за многочисленных нарушений правил движения у него отобрали водительские права, и теперь он каждый день ездил на работу вместе с Пустяком Ньютоном.
— Послушай, — продолжал Дасти, — ты пройдешь курс, а потом я отвезу тебя в Каскад, чтобы ты смог увидеть свою бабушку.
Скит открыл глаза.
— Э, нет, парень, это опасно.
— Так ведь я неплохой водитель.
— Я хочу сказать, что люди всегда подводят. Кроме тебя и Марти. И Доминик. Она никогда не подводила меня.
Доминик была его сводной сестрой по матери от ее первого мужа. Она страдала от рождения болезнью Дауна и умерла в младенчестве. Никто из них никогда не видел ее, хотя Скит время от времени посещал ее могилу. Он называл ее «та, что вовремя смылась».
— Люди всегда подводят, — сказал он, — не следует ожидать от них слишком много.
— Ты сказал, что по телефону она показалась тебе милой. И, судя по всему, твой папаша презирает ее, а это хороший признак. Чертовски хороший. Кроме того, если она вдруг окажется чертовой бабушкой, то я буду там с тобой и перешибу ей копыта.
Скит улыбнулся. Он задумчиво смотрел сквозь залитое дождем ветровое стекло, но не на тот пейзаж, что разворачивался перед ним, а, вероятно, видел перед собой идеальный образ Каскада, штат Колорадо, который уже успел нарисовать в своих мыслях.
— Она сказала, что любила меня. Никогда не видела, но сказала, что это все равно.
— Ты ее внук, — сказал Дасти, выключая двигатель.
Глаза Скита, казалось, были не только отекшими и налитыми кровью, но и воспаленными, словно он видел слишком много того, что причиняло ему боль. Но улыбка на бледном, как снег, потерянном и
