— Пятна?
— Ну, ты понимаешь…
— Нет.
— Его жидкость…
— Какая жидкость?
На одном лезвии надпись. Над самой осью выгравировано слово «Клик»; возможно, это было просто имя изготовителя, хотя оно странным образом отдавалось в мозгу Марти, будто это было волшебное слово с мистическим погибельным значением, в котором крылась тайная власть.
— Жидкость… капли… — промямлила Сьюзен.
Марти несколько секунд не могла сообразить, о каких это каплях может идти речь, просто не могла воспринять это слово, уловить в нем какой-то смысл, как если бы это было выдуманное шутки ради словцо, невзначай сорвавшееся у кого-то с языка. Ее мысли были настолько заняты ножницами, находившимися в ящике, что она никак не могла вникнуть в слова Сьюзен.
— Марти?
— Капли… — повторила Марти. Закрыв глаза, она пыталась изгнать из головы все мысли о ножницах и сосредоточиться на беседе со Сьюзен.
— Сперма, — пояснила Сьюзен.
— Эти пятна?
— Да.
— Так вот как ты узнаешь, что он там бывает!
— Это невозможно, но это происходит.
— Сперма.
— Да.
Звук смыкающихся ножниц:
— Мне страшно, Марти.
— Мне тоже. Боже мой, мне тоже.
Левая рука Марти стискивала телефонную трубку, а правая, пустая, свешивалась вдоль туловища. Ножницы не могли работать по собственной воле, и все же:
— Мне страшно, — повторила Сьюзен.
Если бы Марти сама не тряслась от страха и не прилагала столько усилий для того, чтобы скрыть свое состояние от Сьюзен, если бы она была в состоянии как следует сосредоточиться, то, возможно, утверждение Сьюзен не показалось бы ей столь эксцентричным. Но сейчас каждая новая фраза приводила ее все глубже в замешательство.
— Ты сказала — он… оставляет это? Где?
— Ну… понимаешь… На мне.
Чтобы убедить себя в том, что ее правая рука пуста, что в ней нет ножниц, Марти согнула ее и прижала к сильно бившемуся сердцу.
— На тебе? — переспросила Марти. Она сознавала, что Сьюзен делает поистине поразительные утверждения, полные отвратительного смысла, ужасающие своими потенциальными последствиями, но была не в состоянии переключить свое внимание всецело на беды своей подруги, только не под эти адские звуки:
— Я сплю в трусиках и футболке, — пояснила Сьюзен.
— Я тоже, — бездумно откликнулась Марти.
— Иногда, когда просыпаюсь, под моими трусиками оказывается это… такая теплая слизь, ты понимаешь?
— Но я не понимаю как… — сказала Сьюзен. — Это какое-то сумасшествие, тебе не кажется? Я хочу сказать… каким образом?
— Значит, ты просыпаешься…
— И вынуждена менять нижнее белье.
— А ты уверена, что это именно оно? Пятна?
— Это отвратительно. Я чувствую себя грязной, словно меня использовали. Иногда мне приходится лишний раз принимать душ.
— Но, Суз, помилуй бог, ты хочешь сказать, что он занимается с тобой любовью?
— Никакой любви не бывает.
— Он тебя…
— Насилует меня. Я знаю, что он все еще мой муж, мы просто разъехались, но это — насилие.
— Но ты не просыпаешься при этом?
— Ты должна верить мне.
— Конечно, родная, я верю тебе. Но…
— Может быть, меня как-то одурманивают?
— Но когда же Эрик мог бы накачать тебя наркотиками?
— Я не знаю. Нет, конечно, это сумасшествие. Натуральный психоз, паранойя. Но это же
Не открывая глаз, Марти задвинула ящик.
— Когда ты просыпаешься, — нервно спросила она, — твое нижнее белье надето на тебе?
— Да.
Открыв глаза и глядя на правую руку, с силой стиснувшую ручку ящика, Марти сказала:
— Получается, что он входит, раздевает тебя и насилует. А потом, перед тем как уйти, он снова надевает на тебя футболку и трусики. Но зачем?
— Может быть, для того, чтобы я не догадалась, что он был здесь?
— Но ведь он оставляет следы.
— Больше я никак не могу это объяснить.
— Суз…
— Я знаю, знаю, но я всего-навсего страдаю агорафобией, а не сошла с ума. Помнишь? Ведь ты сама недавно сказала мне это. И, послушай, есть еще кое-что.
Из глубины закрытого ящика донеслось приглушенное
— Иногда, — продолжала Сьюзен, — у меня бывают раздражения.
— Что?
— Там, — осторожно сказала Сьюзен, понизив голос. И эта застенчивость куда яснее показывала всю глубину ее тревоги и оскорбления, чем все предыдущие слова. — Он не… ласков.
В ящике ножницы щелкали лезвием о лезвие:
Сьюзен перешла на шепот, и казалось, что она говорит откуда-то издалека, словно гигантская волна сорвала ее дом с побережья и унесла в море, и теперь он плыл к далекому и темному горизонту.
— Иногда и мои соски оказываются воспаленными, а один раз на груди обнаружились синяки… пятна, величиной с кончики пальцев, там, где он слишком сильно сжал.
— А Эрик отрицает все это?
— Он отрицает, что бывает здесь. Я не… не обсуждала с ним подробности.
— Что ты имеешь в виду?