Она искала улики против Эрика, а не против своего психиатра.
Хотя ее память вычищалась каждый раз после посещений Аримана, Сьюзен была уверена в том, что подвергается сексуальному насилию. Это и не могло быть иначе, если бы, конечно, доктор не брал губку и не обтирал ее от каждой выделенной им капли пота и страсти. Сьюзен стремилась найти конкретные свидетельства, которые подтвердили бы ее подозрения. Ариман предпочитал не оставлять ей указаний по поводу приведения себя в порядок после сношений, так как это уменьшило бы острое ощущение его властной мощи и могло поставить под угрозу сладкую иллюзию абсолютности его контроля над объектом. И драка за кусок хлеба, и кровавое убийство доставят не слишком много удовольствия, если после них потребуется вымыть шваброй стены и пол.
В конце концов он же авантюрист, а не домохозяйка.
Он владел массой методов, которые могли смягчить или направить в сторону подозрения Сьюзен. С одной стороны, он мог внушить ей, чтобы после пробуждения она просто игнорировала все признаки того, что она была с кем-то в сексуальной близости, не замечать даже самых очевидных ее признаков.
В более игривом настроении доктор мог внедрить в нее мысль о том, что ее навещает желтоглазый обитатель огнистых глубин преисподней, выбравший ее для того, чтобы подарить миру Антихриста. Для этого было достаточно заставить женщину вспомнить своего зловещего ночного любовника — его тело, покрытое грубой кожей, серный дым, валящий из ноздрей при дыхании, раздвоенный черный язык. Он был способен в буквальном смысле обратить ее жизнь в ад.
Ариману уже приходилось разыгрывать подобные штуки с другими. Играя на струнах суеверия, он стимулировал развитие серьезных случаев демонофобии — страха перед демонами и чертями, — которые разрушали жизни его пациентов. Этот спорт чрезвычайно заинтересовал его, но лишь на некоторое время. Эта фобия могла оказываться более вредоносной, чем иные, и часто стремительно приводила к полноценному хроническому психическому заболеванию и истинному безумию. И в конце концов Ариман счел, что это далеко не удовлетворительно, так как слезы безумных, обреченных на страдания, не так подбадривали, как слезы нормальных женщин, которые все еще питали надежду на восстановление своего психического здоровья.
Рассмотрев множество других вариантов, доктор решил направить подозрение Сьюзен на оставившего ее мужа. Для этой игры, которая проходила в настоящее время, Ариман мысленно составил особенно кровавый и запутанный сценарий. Как предполагалось, она должна была закончиться взрывом насилия, который станет сенсацией общенационального масштаба. Доктор никак не мог остановиться на точном плане, в котором Эрик мог сыграть роль или очевидного преступника, или жертвы.
Заставив Сьюзен сосредоточить подозрения на Эрике, а потом запретив ей высказывать его, Ариман создал мощную пружину, управлявшую психологическим напряжением. Неделя за неделей пружина сжималась все туже, и в конце концов у Сьюзен с трудом хватало сил сдерживать скрытую в ней колоссальную эмоциональную энергию. И вследствие этого, отчаявшись избавиться от этого напряжения, она принялась искать доказательства вины покинувшего ее мужа, неоспоримые доказательства, с которыми она могла бы обратиться в полицию и тем самым избежать запрещенного личного объяснения с Эриком.
В обычном случае такая ситуация не возникла бы, потому что доктор никогда не забавлялся ни с кем так долго, как со Сьюзен Джэггер. Помилуй бог, он начал давать ей наркотики и приводить в нужное состояние еще полтора года тому назад, и она являлась его пациенткой в течение шестнадцати месяцев. Обычно игра надоедала ему через шесть месяцев, иногда уже через два или три. Тогда он или вылечивал пациента, устраняя ту фобию или навязчивую идею, которую внушал ему на подготовительном этапе, таким образом подтверждая свою и без того блестящую репутацию врача, или же выдумывал смерть, достаточно красочную для того, чтобы удовлетворить столь искушенного игрока, как он. Околдованный необыкновенной красотой Сьюзен, он развлекался с ней чересчур долго, позволив ее напряжению нарастать до тех пор, пока оно не вынудило объект совершить опасное для игрока действие.
Девчонки. Они всегда приносят неприятности, рано или поздно.
Поднявшись с кровати, Ариман приказал Сьюзен тоже встать. Она повиновалась.
— Ты испортила всю мою игру, — сказал он. Теперь женщина по-настоящему раздражала его. — И я должен придумать для нее новый финал.
Он мог допросить ее, чтобы выяснить, когда мысль о видеокамере впервые пришла ей в голову, а затем дойти от того момента до настоящего времени, удалив все связанные с этим действием воспоминания. Однако в этом случае она могла бы обнаружить странные провалы в памяти о недавнем прошлом. Он мог относительно легко стереть целый участок из памяти объекта, а затем заполнить промежуток ложными воспоминаниями, которые, несмотря на то что были написаны крупными мазками и лишены деталей, казались бы совершенно убедительными. По сравнению с этим методом гораздо труднее было ловко изъять одну-единственную ниточку из широкого полотна памяти — примерно так же, как выделить тоненькую прослойку жира из куска филе-миньон, оставив при этом мясо неповрежденным. Он мог исправить ситуацию и изъять из памяти Сьюзен любые мысли и намеки на то, что он был ее мучителем, но у него не было ни времени, ни энергии, ни терпения на такую работу.
— Сьюзен, скажи мне, где у тебя ближе всего лежат блокнот и ручка.
— Около кровати.
— Возьми их, пожалуйста.
Обойдя следом за ней кровать, он заметил, что на тумбочке лежит пистолет.
Сьюзен, казалось, не проявляла никакого интереса к оружию. Она открыла ящик тумбочки и вынула оттуда шариковую ручку и линованный блокнот наподобие тех, какими пользуются стенографистки. На каждой странице у корешка была напечатана ее фотография, а также эмблема и телефонные номера компании по продаже недвижимости, в которой она работала до того, как агорафобия прервала ее карьеру.
— Убери пушку, пожалуйста, — мягким тоном приказал Ариман, хотя нисколько не опасался, что она обратит оружие против него.
Она положила пистолет в ящик, задвинула его и, повернувшись к Ариману, протянула ему ручку и блокнот.
— Возьми их с собой, — сказал доктор.
— Куда?
— Иди за мной.
Вслед за Ариманом она прошла в столовую. Там он велел ей включить люстру и сесть за стол.
ГЛАВА 40
Все так же глядя в зеркало ванной, в очередной раз воспроизводя в памяти свою беседу со Скитом, состоявшуюся на крыше, пытаясь расположить в должном порядке детали, которые могли бы придать достоверность невероятной теории о том, что его брат был запрограммирован, Дасти понял, что со сном на эту ночь покончено. В мозгу, как москиты, роились вопросы, и их укусы разгоняли сон куда сильнее, чем большая чашка горячего черного кофе, уваренного до густоты патоки.
Кто мог запрограммировать Скита? Когда? Каким образом? Где? Для каких будущих целей? И почему из всех миллионов людей выбрали именно Скита, человека, который сам считает себя кретином, наркоманом, безропотным неудачником (и все это так и есть)?
Все это очень отчетливо попахивало паранойей. Возможно, эта бредовая теория имела бы смысл в мире разговоров о паранормальных явлениях, в котором обитал во время работы — да, пожалуй, и в остальное время, когда не спал, — Пустяк Ньютон, в той несуществующей, но заботливо пестуемой Америке, где коварные инопланетяне деловито совокупляются с несчастными человеческими женщинами, где существа из иных измерений несли ответственность как за глобальное потепление, так и за возмутительно низкие проценты, начисляемые владельцам кредитных карт, где президент Соединенных Штатов был тайно заменен двойником-андроидом, собранным на заводах Билли Гейтса, где Элвис Пресли не
