Джордж Ханнаби стоял по другую сторону стола, похожий больше не на хирурга, а на бывшую звезду футбольной команды, ветерана-защитника. Однажды его жена Рита уговорила его сыграть комедийную роль в благотворительном спектакле для пациентов, и он выглядел весьма правдоподобно в охотничьих сапогах, джинсах и красной рубахе в клетку. От него веяло покоем и уверенностью знатока своего дела, что было особенно важно.
Джинджер протянула правую руку. Агата вложила в нее скальпель, сверкнувший тонким, как бритва, острием. Прежде чем сделать надрез, Джинджер глубоко вздохнула. Магнитофон Джорджа стоял на обычном месте, из его динамиков лилась музыка Баха.
А Джинджер думала об офтальмоскопе и блестящих черных перчатках…
Но как бы ни напугали ее те два случая, они не лишили молодого врача уверенности в себе. Она чувствовала себя превосходно: была полна сил, собранности и энергии. Заметь Джинджер малейший симптом помрачения сознания, она отменила бы операцию. С другой стороны, она не намеревалась жертвовать своим будущим и перечеркивать весь пройденный путь из-за двух истерических припадков на почве переутомления. Все будет прекрасно, говорила она себе, просто замечательно.
Настенные часы показывали сорок две минуты восьмого. Пора.
Доктор Вайс сделала первый надрез. С помощью зажимов и пинцета она проникла глубже, раздвигая кожу, жир и мускулы, в центр брюшной полости пациентки и стала расширять надрез, действуя умело и решительно. Сестры тем временем осторожно придерживали стенки брюшины.
Агата Тэнди подцепила гигроскопическую салфетку и быстро протерла лоб Джинджер, стараясь не задеть линзы хирургических очков.
Глаза Джорджа сощурились в улыбке: уж он-то почти никогда не потел.
В паузах между концертами Баха в тишине, зависшей в операционной, слышался лишь звук работы аппарата искусственного дыхания. Сама же пациентка не могла дышать, поскольку ей ввели мышечный релаксант, изготовленный на основе яда кураре. Механические звуки аппарата раздражали Джинджер, мешая ей окончательно подавить в себе тревогу.
В другие дни, когда оперировал Джордж, шума было гораздо больше. Джордж обменивался колкими шуточками с сестрами и ассистентами, и его добродушное подтрунивание смягчало напряжение, не отвлекая, однако, внимания от жизненно важных манипуляций. У Джинджер не было подобного дара, ей было не дано одновременно играть в баскетбол, жевать резинку и решать сложную математическую задачу.
Закончив проникновение в живот, она ощупала толстую кишку и определила, что с той все в порядке. Затем влажными марлевыми салфетками, поданными Агатой, она обложила кишечник и, подцепив кишки специальными крючками, вынула их и передала сестрам, обнажив аорту — магистральный канал кровеносной системы человека.
Грудная аорта переходит в брюшную через диафрагму параллельно позвоночнику и разветвляется на уровне четвертого поясничного позвонка на две крупные подвздошные артерии, ведущие к бедренным.
— Вот оно — расширение, — сказала Джинджер. — Как на снимке. — Она кивнула на снимок, закрепленный на подсвечиваемом экране на стене возле стола. — Аневризма аорты — как раз над местом деления.
Агата промокнула ей салфеткой лоб.
Аневризма — слабость стенки аорты — стала причиной выпячивания стенки артерии и образования мешочков, наполненных кровью, что затрудняло глотание и дыхание, вызывало кашель и боли в груди. В случае же разрыва разбухшего сосуда немедленно наступила бы смерть пациентки.
Пока Джинджер смотрела на пульсирующие мешочки с кровью, ее охватило почти благоговейное чувство соприкосновения с тайной, глубокий трепет перед областью мистического, неземного, где перед ней вот-вот раскроется смысл бытия. Это ощущение своего могущества, превосходства возникло от осознания возможной победы над смертью. Смерть затаилась в теле пациентки в виде пульсирующей аневризмы, темного бутона, готового распуститься, но у нее, Джинджер, хватало знаний и навыков, чтобы предотвратить эту беду.
Агата Тэнди извлекла из стерильной упаковки кусочек искусственной аорты — толстой ребристой трубки, разветвляющейся на два отростка меньшего размера — ветви подвздошной артерии, Джинджер примерила протез к ране, обрезала по размеру маленькими ножницами и вернула ассистентке. Агата положила белый дакроновый протез в ванночку с небольшим количеством крови пациентки, где ему надлежало хорошенько намокнуть, — лишь после этого хирург сможет приступать к пересадке на место пораженного участка: тонкий слой свернувшейся крови предотвратит фильтрацию, и, когда после вживления устойчивый поток крови образует неоинтиму, искусственный сосуд будет служить не хуже настоящей артерии. Более того, он по своим качествам превзойдет естественный, ибо даже пять сотен лет спустя, когда от Виолы Флетчер не останется ничего, кроме праха, дакроновый протез аорты останется гибким, целым и невредимым.
Но до того, как пришить протез, хирургу предстояло еще раз пропустить через него кровь, зажать, слегка просушить, а потом хорошенько прокачать сильным напором крови.
Агата еще раз промокнула Джинджер лоб.
— Как самочувствие? — спросил Джордж.
— Прекрасное.
— Нервничаете?
— Не очень, — солгала она.
— Наблюдать за вашей работой — истинное удовольствие, доктор, — сказал Джордж.
— Присоединяюсь, — заметила одна из ассистенток.
— И я тоже, — подхватила другая сестра.
— Благодарю, — ответила Джинджер, польщенная и смущенная.
— Вы оперируете весьма изящно, легко, — продолжал Джордж. — У вас твердая рука и зоркий глаз, а эти качества, скажу я вам, весьма, к сожалению, редкие в нашей среде.
Боже, сам Джордж Ханнаби гордится ею! Джинджер знала, что он не способен на ложный комплимент. У нее даже потеплело на сердце. При других обстоятельствах, пожалуй, она не сдержала бы слез умиления, но сейчас, в операционной, нужно было держать себя в руках. Однако уже сам наплыв эмоций навел на мысль о том, насколько прочно Джордж Ханнаби занял в ее жизни место отца: его похвала значила для нее не меньше, чем похвала самого Иакова Вайса!
Настроение Джинджер существенно поднялось. Страх перед внезапным приступом совершенно поблек, уступив место уверенности в успехе операции.
Методично ставя зажимы и специальные петли там, где это необходимо, она ограничила приток крови к ногам пациентки, и уже спустя час опасная имитация сердца в месте расширения аорты прекратилась.
Миниатюрным скальпелем проколов мешочки с кровью, Джинджер вскрыла аорту вдоль передней стенки. С этого момента пациентка стала уже полностью беспомощна и зависима лишь от мастерства хирурга. Путь назад был отрезан. Действовать следовало предельно собранно и быстро.
Вся бригада словно воды набрала в рот. Пленка на кассете кончилась, но никто не двинулся с места, чтобы перевернуть ее. Слышно было лишь мерное хлюпанье и посапывание аппарата искусственного дыхания и короткое «бип-бип» электрокардиографа.
Джинджер взяла из ванночки с кровью дакроновый протез и прочнейшей ниткой пришила верхний его сегмент к стволу аорты. Затем, не пришивая нижнюю часть искусственного сосуда, она наполнила протез кровью, чтобы образовался еще слой свернувшейся крови. Теперь, проделывая все эти операции, она уже не потела, и это наверняка не ускользнуло от внимания Джорджа.
Одна из сестер переставила кассету с музыкой Баха, видимо, сочтя, что время для этого наступило.
Впереди еще были часы напряженнейшей работы, но Джинджер не чувствовала ни малейшей усталости. Она переместилась к бедрам пациентки и, откинув покрывавшую их зеленую материю, обнажила ноги до колен. Тем временем Агата уже подготовила все необходимое для вскрытия сосудов ниже паховых складок, в месте соединения бедренных и подвздошных артерий. Зажимая и перевязывая сосуды,
