ногам. Карабкалось на лицо. Он хотел закричать и не мог. Он услышал шорохи и неясный шепот. Нет!
Шепот усилился, заполнил уши, закружил и унес Фрая.
В четверг утром Тони Клеменса и Фрэнк Говард разыскали старого дружка Бобби «Ангела», Дженкинса. В последний раз Джилли Дженкинс видел его в июле. В то время он работал в прачечной «Ви-Ви-Джи» на Олимпийском бульваре.
Прачечная находилась в большом одноэтажном доме, построенном в начале пятидесятых годов. У архитекторов тех лет возникла безумная идея оживить строгость городских кварталов элементами псевдоиспанского стиля.
На черепичной крыше оранжево-красного цвета торчали кирпичные печные и железные вентиляционные трубы. Темные неотесанные балки обрамляли окна, которые были закрыты железными решетками. Прямые голые стены, острые углы — ничто не напоминало подлинного испанского стиля.
— Зачем они это сделали? — спросил Тони, выходя из машины.
— Что сделали? — отозвался Говард.
— Зачем построили столько отвратительных домов?
— Почему они отвратительные?
— А тебе нравится?
— Это прачечная. Разве нам не нужны прачечные?
Их встретили холодно, когда Тони спросил, нельзя ли видеть хозяина, мистера Винсента Гарамалькиса. Секретарша враждебно посмотрела на вошедших. «Ви-Ви-Джи» за последние четыре года была четырежды оштрафована за прием на работу иностранцев без документов. Секретарша решила, что пришли из Иммиграционной службы. Она немного оттаяла, когда увидела их удостоверения, и совсем успокоилась, когда Тони сказал, что вовсе не интересуется, кто у них работает и из каких стран.
Мистер Гарамалькис был у себя. Секретарша хотела было проводить их, но тут зазвонил телефон, и она, объяснив им, куда идти, сняла трубку. В огромном зале пахло мылом и хлоркой. Было жарко и шумно. Машины гудели, жужжали и брызгали пеной. Огромные сушилки шумели и монотонно вздрагивали. Одни работники выгружали тюки с бельем, другие заталкивали его в машины, женщины паковали чистое белье. В углу прачечной была слышна быстрая испанская речь.
Винсент Гарамалькис сидел за обшарпанным столом в углу зала. Стол находился на трехфутовом подиуме, чтобы хозяин мог наблюдать за работниками, Гарамалькис встал и вышел из-за стола, когда увидел посетителей. Это был маленький толстый человек с круглой лысиной и грубыми чертами лица.
— Полиция, — сказал Фрэнк, показав удостоверение.
— А-а, — отозвался Гарамалькис.
— Не из Иммиграционной службы, — добавил Тони.
— Чего мне бояться Иммиграционной службы, — храбрился Гарамалькис.
— Ваша секретарша боится, — сказал Фрэнк. Гарамалькис ухмыльнулся:
— У меня все чисто. Я нанимаю только граждан США или иностранцев с документами.
— Нас не интересует, откуда ваши рабочие.
— Что же вы хотите?
— Вот этот человек... — Фрэнк подал ему три снимка Бобби Вальдеса.
Гарамалькис взглянул на фотографии.
— Что с ним?
— Вы его знаете? Мы ищем его.
— Зачем?
— Он в розыске.
— Что он натворил?
— Слушай, — сказал Фрэнк, не выдержав, — если будешь ломаться, нам придется привлечь Иммиграционную службу. Не расскажешь, мы найдем способ закрыть эту контору. Ясно?
Тони сказал:
— Мистер Гарамалькис, мой отец эмигрировал из Италии. Документы у него были в порядке, он получил гражданство, но ему все-таки пришлось иметь дело с Иммиграционной службой. Они что-то напутали в записях... пиковое положение. Они протаскали его два месяца: то вызывали к себе, то вдруг являлись к нам домой. Они требовали документы, но когда папа показывал паспорт, говорили, что они подделаны. Были угрозы. Уже составили приказ о высылке из страны, когда, наконец, все уладилось. Как видите, я сам пострадал от Иммиграционной службы.
Толстяк посмотрел на Тони и покачал головой.
— Года два назад иранские студенты переворачивали машины, пытались поджечь дома, но чертова Иммиграционная служба не вышвырнула этих скотов из страны. Она в это время преследовала моих работников. Люди, которые работают у меня, не поджигают домов. Не переворачивают машины и не бросают камней в полицейских, они много работают. Им нужно думать о пропитании. Они приехали сюда работать. Знаете, почему эмиграция преследует их? Нет? Тогда я скажу. Эти мексиканцы безобидны. Это не религиозные фанатики, как иранцы. Можно совершенно безнаказанно унижать безобидных мексиканцев.
— Я понимаю вас, — сочувственно сказал Тони. — Итак, вы видели фото... Но Гарамалькис хотел до конца рассказать все, что накопилось в его душе.
— Четыре года назад меня проверяли в первый раз. У некоторых моих работников вышел срок, указанный на визе. С того самого случая я решил нанимать людей только с действительными визами. Таких оказалось недостаточно. Что делать? Нанимать граждан США? Черта с два! Я не могу много платить своим работникам, а американцев не прельстит такая сумма. Безработный получает больше, чем я плачу. Тогда я два месяца промучался, не зная, что предпринять. Едва не разорился. Услугами моей прачечной пользуются отели, мотели, рестораны, парикмахерские... Им следует доставлять белье в точно назначенный срок. Если я нанял бы опять мексиканцев, прачечная бы закрылась.
Фрэнку надоело выслушивать признания хозяина. Он уже собирался прервать его, когда Тони положил ему руку на плечо, успокаивая раздражительного друга.
— Я понимаю, — продолжал Гарамалькис, — когда иностранцы без документов не получают пособия, но мне совершенно непонятно, зачем высылать тех, которые выполняют здесь низкооплачиваемую работу. — Он вздохнул, еще раз взглянув на снимки Бобби Вальдеса. — Да, я его знаю.
— Мы слышали, он работал здесь?
— Да.
— Когда?
— В начале лета. Кажется, в июне.
— Как раз после исчезновения из-под надзора, — сказал Фрэнк Тони.
— Как он назвался? — спросил Тони у хозяина.
— Жуан.
— Фамилия?
— Не помню. Он работал чуть больше месяца. Посмотрю в книге.
Гарамалькис спустился вниз и повел их через весь зал, окутанный паром, мимо гудящих машин, и нашел нужную книгу. Бобби был записан под именем Жуана Масквези.
— Он объяснил, почему уходит от вас?
— Нет.
В книге был записан адрес: Ла-Бреа авеню.
— Если мы не найдем там Масквези, — сказал Тони, — нам придется вернуться и поговорить с работниками.
— Как хотите, — ответил Гарамалькис, — только это будет не просто сделать.
— Почему?
— Многие из них не знают английского.
Тони улыбнулся и сказал по-испански:
— Я с детства знаю испанский.
— О! — удивился Гарамалькис.
Уже в машине Фрэнк сказал:
