не мог остановиться. Не объятия и горячий шепот, не гладкость и влажность тела, не красивая грудь и шелковистая кожа распалили Тони. У него были любовницы — красивые роскошные женщины. Но в Хилари оказалось что-то необычное, что-то, чему он еще не мог дать названия, но оно придавало любви невыносимую легкость и чувственность.
Она почувствовала его возбуждение, положила руки на спину, прижала к себе. Тони боялся налечь всей массой, но Хилари словно не почувствовала тяжести. Ее грудь плотно прижалась к его и они слились. Хилари подняла бедра, коснулась его таза, движения Тони были сильны и быстры. Она задрожала, когда Тони начал бить струей. Она держала его плотно, крепко, повторяя имя, а Тони извергался и извергался в нее. В глубокие темные тайны ее тела. Опустошенный, он вдруг испытал прилив чувственной нежности к Хилари и понял, что не сможет никогда расстаться с этой женщиной.
Они лежали рядом, не разжимая объятий.
Люди, думала Хилари, назвали бы это «любовью», но сама она еще не могла принять подобного определения для своего чувства. Долгие, долгие годы, еще с детских лет слова «любовь» и «боль» стали для нее абсолютными синонимами. Она не верила, что любит Тони Клеменсу или что он любит ее, боялась в это поверить, ибо, в противном случае, она сделает себя уязвимой, беззащитной перед безжалостным миром.
С другой стороны, Хилари не могла представить себе, чтобы Тони сознательно обидел ее. Он не такой, как Эрл, ее отец. Он не похож ни на одного из знакомых людей. В нем Хилари нашла нежность и сострадание и теперь чувствовала себя в безопасности, находясь рядом с Тони. Возможно, с ним ее шанс. Возможно, ради него стоит рискнуть.
Но потом она подумала, какой болью и разочарованием может обернуться их любовь, когда Хилари откроется ему. Это будет страшный удар. Вряд ли она оправится после подобного потрясения.
Дилемма. И никакого решения. Но ей не хотелось думать об этом сейчас. Ей приятно было лежать с ним рядом и наслаждаться разлившейся по всему телу теплотой. Она припомнила детали, эротические переживания, ослабившие тело и сделавшие его почти невесомо-легким.
Тони повернулся набок, их взгляды встретились. Тони поцеловал ее в шею, щеки.
— О чем задумалась?
— Это не думы.
— А что?
— Воспоминания.
— О чем?
— О том, что мы делали сейчас.
— Знаешь, ты меня удивила. Ты такая чистая, как ангел, но в постели — опытная и искусная любовница.
— Я могу быть развратной?!
Тони засмеялся.
— Ты любишь мое тело?
— Прекрасное тело.
Они несли чушь — обыкновенное воркование любовников — тихо смеялись и обнимались. Все вокруг вызывало веселый смех, казалось праздничным и новым.
Вдруг Тони посерьезнел и тихо сказал:
— Ты, конечно понимаешь, я хочу всегда быть с тобой.
Она почувствовала в голосе Тони напряженное ожидание: он надеялся услышать в ответ обещание любить, ее признание. Но в том-то и беда, что Хилари не была готова на решительный шаг. Она не знала, сделает ли она его когда-нибудь. О, Господи, как она хотела его! Больше всего она мечтала и восхищалась мечтой, когда она и Тони будут жить вместе, обогащая друг друга своими талантами и интересами, но Хилари приходила в ужас при мысли о разочаровании и боли, которая последует при расставании, если окажется, что это не любовь. Хилари давно оставила за спиной страшные годы жизни в Чикаго, но память о жестоких уроках жизни не отпускала ее. Она боялась давать обещания.
Чтобы избежать прямого ответа, она попыталась продолжить разговор в шутливом тоне.
— Никогда не отпустишь меня?
— Никогда.
— Странно, как? Ты будешь работать, не выпуская меня из объятий?
Он пытливо смотрел ей в глаза, не зная, поняла ли она его ожидание. В отчаянии Хилари сказала:
— Не торопи меня, Тони. Мне нужно время. Немного подумать.
— Хорошо, я буду ждать.
— Сейчас я очень счастлива, мне не хочется думать ни о чем серьезном. Сегодня я буду глупой и веселой.
— Я тоже.
— О чем поговорим?
— Мне интересно все о тебе.
— Но это серьезная тема.
— Тогда вот что. Ты будешь наполовину серьезной, а я наполовину глупым. Мы дополним друг друга.
— Хорошо. Первый вопрос.
— Что ты больше всего любишь на завтрак?
— Кукурузные хлопья, — ответила она.
— На обед?
— Кукурузные хлопья.
— На ужин?
— Кукурузные хлопья.
— Минутку.
— Что такое?
— Первый ответ был честный. А потом ты дважды меня обманула.
— Я, правда, люблю хлопья, — сказала Хилари.
— За тобой два честных ответа.
— Давай.
— Где ты родилась?
— В Чикаго.
— Выросла там же?
— Да.
— Родители?
— Я не знаю своих родителей. Меня нашли в яйце. Утином яйце. Чудесное рождение. Не может быть, чтобы ты об этом не читал. В Чикаго еще есть католическая церковь, названная в честь божественного чуда. Божья Матерь Утиного Яйца.
— Очень глупо.
— Спасибо.
— Родители? — повторил он.
— Так не честно. Ты два раза задаешь один и тот же вопрос.
— Кто говорит?
— Я. — Это очень страшно?
— Что?
— То, что сделали твои родители?
Она попыталась перевести разговор в шутливый тон.
— Откуда ты взял, что они сделали нечто страшное?
— Я несколько раз задавал тебе вопросы. О прошлой жизни, о детстве. Ты постоянно уходишь от ответа. Тонко умалчиваешь то, о чем не хочется говорить. Ты думаешь, я не замечаю?
Он пристально смотрел ей в глаза пронизывающим взглядом. Хилари не выдержала, ей стало страшно.
