— Ногти у тебя отлично смотрятся.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. И цвет лака мне нравится. Такой же, как бывает у засахаренной вишни.
— Он называется «Glacage de Fromboise»[18].
— Неправильное название. Малина, с которой я работал, никогда не имела такого оттенка.
— Ты работаешь с малиной?
— Я — пекарь, собираюсь стать кондитером.
— Ты выглядишь куда более грозным, чем кондитер, — в её голосе слышалось разочарование.
— Ну, я великоват для своего размера.
— Как так?
— И у пекарей обычно сильные руки.
— Нет, — она покачала головой, — всё дело в твоих глазах. Есть в них что-то такое, вселяющее опаску.
Да, юношеская мечта вдруг стала явью: красавица говорит тебе, что твои глаза вселяют страх.
— Взгляд у тебя прямой, сами глаза синие, но есть в них что-то безумное.
Глаза безумца — опасные глаза, все так, но это не романтическая опасность. У Джеймса Бонда опасные глаза. У Чарльза Мэнсона — безумные. Чарльз Мэнсон, Осама бен Ладен, Злой Койот[19]… Женщины выстраивались в очередь, чтобы заполучить Джеймса Бонда, но у Злого Койота свидания постоянно обламывались.
— Я упомянула пилку для ногтей по той причине что она — металлическая, а конец у неё острый, так что её можно использовать как оружие.
— Ага. — тупо ответил я. И, пожалуй, уже не мог утверждать, что её красота — единственная причина моего внезапного поглупепия. — Но он же забрал твою сумочку.
— Может, мне удастся её вернуть.
Её сумочка лежала на том самом столе, где киллер пролистывал старые подшивки «Сноу каунти газетт».
Когда он покинул бы помещение в следующий раз, мы, наверное, могли бы подняться, насколько позволяли наручники, приковавшие нас к стулу, чтобы вместе с ним добраться до сумочки. Но производимый нами шум наверняка привлёк бы его внимание, и он вернулся бы до того, как мы успели бы реализовать задуманное.
Конечно, мы могли бы пересекать комнату медленно и осторожно, практически бесшумно, напоминая сиамских близнецов, лавирующих на минном поле, но в этом случае не успели бы добраться до сумочки до его возвращения.
Вероятно, мысли мои она читала с той же лёгкостью, с какой распознала безумие в моих глазах.
— Я имела в виду совсем другое. Подумала, если попрошусь в туалет по срочному женскому делу, он позволит мне взять сумочку.
Срочное женское дело.
Может, сказался шок от того, что предсказание деда реализовалось, может, из головы не выходил убитый библиотекарь, но я все думал и думал, что же означают эти три слова.
Почувствовав моё недоумение, чем совершенно меня не удивила, Лорри пояснила:
— Если я скажу, что у меня месячные и мне срочно нужно поменять тампон, я уверена, что он поведёт себя как джентльмен и позволит взять с собой сумочку.
— Он — убийца, — напомнил я ей.
— Но он не кажется мне таким уж грубым убийцей.
— Он застрелил Лайонела Дейвиса в голову.
— Это не означает, что ему чужда галантность.
— Я бы не стал на это рассчитывать.
Она скорчила раздражённую гримаску, но всё равно осталась чертовски красивой.
— Я очень надеюсь, что ты не законченный пессимист. Это уже чересчур — попасть в заложники к убийце библиотекаря, да ещё оказаться прикованной к законченному пессимисту.
Я не собирался с ней спорить. Мне хотелось ей понравиться. Каждому парню хочется понравиться красивой женщине. Тем не менее я не мог согласиться с такой характеристикой.
— Я не пессимист, а реалист.
Она вздохнула:
— Так говорят все пессимисты.
— Ты увидишь, — пообещал я. — Я не пессимист.
— А я — неустанная оптимистка, — сообщила она мне. — Ты знаешь, что такое «неустанная»?
— Пекарь и необразованный — это не синонимы, — заверил я её. — Ты не единственная читательница и мыслительница в Сноу-Виллидж.
— Так что означает «неустанный»?
— Не знающий устали. Настойчивый, упорный.
— Именно, не знающий устали. Я не знающая устали оптимистка.
— Тогда тебя следовало назвать не Лорри, а Полианна[20].
В пятидесяти футах от нас киллер, ранее покинувший комнату, вернулся к столу, нагруженный пожелтевшими газетами.
Лорри не отрывала от него взгляда. В её глазах читалась расчётливость хищницы.
— Выбрав удобный момент, — прошептала она, — я скажу, что у меня срочное женское дело и мне нужна сумочка.
— Пилке для ногтей, даже острой, с пистолетом не справиться, — запротестовал я.
— Снова ты за своё. Законченный пессимист. Таким нельзя быть даже пекарю. Если ожидать, что все торты подгорят, так и будет.
— Мои торты никогда не подгорают.
Она изогнула бровь.
— Это ты так говоришь.
— Ты думаешь, что сможешь ударить его в сердце и оно остановится, как часы, в которых лопнула пружина? — спросил я, подпустив в голос лишь малую толику сарказма, чтобы она не смогла уменьшить мои шансы добиться её согласия пообедать со мной, если мы оба сможем пережить этот день.
— Ударить в сердце? Конечно же, нет. В крайнем случае бить нужно в шею, стремясь попасть в сонную артерию. А наилучший вариант — удар в глаз.
Выглядела она как мечта любого мужчины, а вот говорила что-то кошмарное.
Должно быть, у меня опять отвисла челюсть. А потом я пролепетал:
— Удар в глаз?
— Если вогнать пилку достаточно глубоко, то можно достать и до мозга, — она кивнула, показывая, что такой расклад полностью её устраивает. — Он содрогнётся, выронит пистолет, а если не выронит, то будет столь потрясён, что мы без труда завладеем его оружием.
— Господи, ты хочешь кратчайшим путём отправить нас на тот свет.
— Сколько же можно талдычить одно и то же!
— Послушай, — я попытался урезонить её, — когда дойдёт до дела, на такое тебе не хватит духа.
— Конечно же, хватит, речь ведь пойдёт о спасении моей жизни.
Встревоженный её спокойной уверенностью, я гнул своё:
— В последний момент ты дашь задний ход.
— Напрасно ты так думаешь.
— Ты уже втыкала кому-нибудь в глаз пилку для ногтей?
— Нет. Но ясно представляю себе, как я это сделаю.
Вот тут я уже не смог сдержать сарказма:
— Ты у нас кто, профессиональный убийца?
Она нахмурилась.
— Говори тише. Я учу людей танцевать.
