Трое мужчин расположились около кровати, с одной стороны доктор Уэрфелл и Шарп, с другой стороны — Пик.
— Сара, — тихо позвал Уэрфелл. — Сара? — Не получив ответа, он снова повторил ее имя и потряс девушку за плечо.
Она что-то пробормотала, но не проснулась. Уэрфелл приподнял одно веко Сары, изучил зрачок, затем взял ее руку и пощупал пульс.
— Сама она не проснется по крайней мере… еще час.
— Тогда сделайте, что необходимо, чтобы она проснулась сейчас, — нетерпеливо сказал Шарп. — Мы же договорились.
— Я сделаю ей укол, чтобы снять действие лекарств. — И Уэрфелл направился к двери.
— Стойте здесь, — приказал Шарп, указывая на кнопку звонка на шнуре, обмотанном вокруг одного из бортиков кровати. — Пусть сестра принесет что нужно.
— Это сомнительное лечение, — резко возразил Уэрфелл. — Не хочу впутывать сюда никого из сестер. — Он вышел, и дверь за ним с тихим вздохом закрылась. Разглядывая спящую девушку, Шарп заметил:
— Восхитительна.
Пик удивленно моргнул.
— Аппетитная, — добавил Шарп, не отрывая взгляда.
Пик тоже взглянул на худенькую девчушку, пытаясь сообразить, что же в ней восхитительного и аппетитного, но это было нелегко. Сальные светлые волосы перепутались, потому что она во сне потела, мокрые пряди прилипли самым несимпатичным образом ко лбу, щекам и шее. Под правым затекшим глазом красовался синяк, щека — в засохшей крови. От скулы до подбородка — один сплошной кровоподтек, верхняя разбитая губа опухла. Сара была укрыта простыней до самого подбородка, виднелась только тонкая правая рука, потому что на сломанный палец был наложен гипс; два ногтя сорваны, и рука не столько напоминала руку, сколько тонкую, костлявую птичью лапку.
— Когда она переехала к Либену, ей было пятнадцать, — тихо заметил Шарп. — Шестнадцать только-только исполнилось.
Оторвав взгляд от спящей девушки, Пик уставился на своего босса и принялся изучать его так же тщательно, как Шарп изучал Сару Киль. И возникшая догадка ошеломила его, просто едва не сбила с ног, Энсон Шарп, заместитель директора Бюро по оборонной безопасности, не только педофил, но и садист.
Любовь этого человека к извращениям четко проглядывала в его жестких зеленых глазах и хищном выражении лица. Яснее ясного, он находил Сару восхитительной и аппетитной не потому, что она в данный момент прекрасно выглядела, а из-за ее шестнадцати лет и синяков и кровоподтеков. Его похотливый взгляд медленно переходил с ее подбитого глаза на окровавленную щеку, и он явно испытывал от этого такое же эротическое удовольствие, какое мог бы доставить нормальному мужчине вид обнаженной груди или ягодиц. Разумеется, он жестко контролировал свои садистские наклонности и сдерживал нездоровые эмоции педофила. Извращенец, заключивший собственные разнузданные потребности в совершенно приемлемые рамки, заменив их агрессивностью и честолюбием, которые быстро вознесли его почти на самый верх в Бюро. Тем не менее он как был, так и остался педофилом и садистом.
Трудно сказать, какое чувство возобладало у Пика — изумление или отвращение. Изумился он не столько тому, что обнаружил эти черты в Шарпе, сколько наличию у самого себя такой проницательности. Хоть он и хотел стать легендой, Джерри Пик прекрасно понимал, что для своих двадцати семи лет он наивен, особенно как агент Бюро, имеет тенденцию судить о людях и событиях поверхностно, не в состоянии копнуть поглубже. Порой, несмотря на свою подготовку и важную работу, он чувствовал, что во многом остался еще мальчишкой. Теперь же, глядя, как Шарп поедает глазами Сару Киль, просто не может от нее оторваться, Джерри Пик неожиданно ощутил большое воодушевление. Может быть, он наконец начинает взрослеть, несмотря на то что вроде уже поздновато.
Энсон Шарп смотрел на покалеченную тоненькую руку сияющими зелеными глазами, а на губах его играла легкая улыбка.
Со стуком и скрипом, напугавшими Пика, дверь распахнулась, и вошел доктор Уэрфелл. Шарп моргнул, встряхнулся, как бы выходя из глубокого транса, и сделал шаг назад, наблюдая, как доктор обнажил руку девушки и сделал ей инъекцию, чтобы побороть действие двух ранее принятых препаратов.
Через несколько минут девушка очнулась, правда, еще плохо ориентировалась. Она не могла вспомнить, где находится, как сюда попала, почему избита и у нее все болит. Она несколько раз спросила, кто такие Уэрфелл, Шарп и Пик, и Уэрфелл терпеливо ответил на все вопросы, одновременно проверяя ее пульс, прослушивая сердце и рассматривая глаза с помощью маленького фонарика.
Шарпу надоело наблюдать за медленным пробуждением девушки.
— А вы достаточную дозу ей дали, чтобы противодействовать лекарству, или схитрили, доктор?
— Требуется время, — холодно ответил тот.
— У нас нет времени, — заявил Шарп.
Немного погодя Сара Киль перестала задавать вопросы, вздрогнула, потому что память вернулась к ней, и сказала:
— Эрик!
Пику казалось, что еще больше побледнеть невозможно, но она умудрилась это сделать. Ее трясла крупная дрожь.
Шарп быстро вернулся к кровати.
— Благодарю вас, доктор. Уэрфелл нахмурился:
— Что вы хотите сказать?
— Что она проснулась, мы ее допросим, а вы можете идти, оставив нас одних. Ясно?
Доктор Уэрфелл попытался настаивать, что он должен остаться около пациентки, так как ей может стать хуже от укола. Шарп надавил, используя свое положение федерального агента. Уэрфелл неохотно сдался, но сначала пошел было к окну открыть шторы. Шарп велел оставить их закрытыми. Тогда Уэрфелл направился к выключателю зажечь свет, но Шарп приказал ему оставить свет в покое.
— Яркий свет повредит глазам бедняжки, — объяснил он, хотя его неожиданная забота о Саре была явно неискренней.
У Пика появилось неприятное предчувствие, что Шарп собирается грубо обойтись с девушкой, напугать ее до смерти, вне зависимости от того, есть в этом необходимость или нет. Даже если она расскажет им все, что знает, заместитель директора собирается запугать ее, просто чтобы получить удовольствие. Для него, по всей вероятности, запугивание и издевательство, нравственная и эмоциональная пытка были общественно приемлемым способом хотя бы частично получить то удовлетворение, которое он получил бы, избив и трахнув девушку. Этот засранец предпочитал, чтобы в палате было темно, потому что таким образом намеревался создать более угрожающую обстановку.
Когда доктор вышел, Шарп приблизился к кровати девушки. Он опустил бортик с одной стороны и сел на край. Взяв двумя руками здоровую руку Сары, он ее успокаивающе сжал, улыбнулся, представился и сказал, что хочет поговорить с ней. Одновременно он принялся одной своей огромной лапой водить по ее худенькой руке, вниз и вверх, до коротенького рукава больничной рубашки, и жест этот вовсе не казался успокаивающим, а скорее похотливым. Пик отступил в угол, где было потемнее, отчасти потому, что Шарп, как он понимал, вовсе не ждет, что он будет принимать участие в допросе девушки, но больше потому, что не хотел, чтобы Шарп видел его лицо. Хотя ему и удалось заглянуть глубоко в душу Шарпа и он теперь ясно понимал, что через годик станет совсем другим человеком, он еще недостаточно переменился, чтобы взять под контроль выражение своего лица или суметь скрыть отвращение.
— Я не могу об этом говорить. — Сара Киль, с испугом глядя на Шарпа, отодвинулась по возможности подальше. — Миссис Либен велела мне никому ничего не говорить.
Все еще не выпуская ее здоровой руки, он поднял правую руку и костяшками пальцев легко провел по ее гладкой здоровой щеке. Вроде бы жест симпатии или сочувствия, но на самом деле все было не так.
— Миссис Либен разыскивается как преступница, Сара, — мягко произнес он. — Есть ордер на ее
