первоочередной задачей, которая отнимала бы большую часть его времени. Но он не оставлял попыток найти её.
Конечно, понимал, что ему следует соблюдать предельную осторожность. Если бы он поинтересовался судьбой Эми у человека, имеющего доступ к закрытым судебным архивам, то мог бы привлечь к себе ненужное внимание.
И достаточно долго он не мог получить нужного результата, несмотря на предпринятые усилия, как свои, так и нанятых им частных детективов. Теперь Эми жила новой жизнью, вроде бы перерезав все ниточки, связывающие её с прежней.
И только девятью месяцами раньше Харроу подумал о медальоне, который постоянно носила Эми, и о сентиментальной истории о хромой, изголодавшейся собаке, найденной ею на лугу и ставшей любимицей сирот и монахинь.
Эми всегда восхищалась золотистыми ретриверами. Говорила, что подарит золотистого ретривера Николь, когда дочери исполнится восемь или девять лет: в таком возрасте ребёнку уже можно доверить собаку.
Также она давала деньги (его деньги) местной группе по спасению золотистых ретриверов. Он видел их статьи в местной прессе и удивлялся, а зачем им это нужно. Собаки — это собаки, люди — это люди, все умирают, и тебя это не должно волновать, если, конечно, речь идёт не о тебе.
Харроу предположил, что, начав новую жизнь, она сохранила имя. Многие так делали, даже в рамках программы защиты свидетелей, когда за ними охотилась мафия.
Кроме того, после той зимней ночи у неё мало что осталось, за исключением имени. Сирота, никогда не видевшая родителей, она наверняка не захотела бы лишиться ещё и своего имени. Стремилась бы к тому, чтобы сохранить что-то из прошлого, пусть маленький, но якорёк.
Интернет не оправдал его надежд, частные детективы — тоже, но лишь потому, что он недостаточно чётко ставил задачу. И Харроу предпринял ещё одну попытку, введя в строку поиска слова: «Эми, собаки, золотистый ретривер, спасение».
Он нашёл многих Эми, которые любили собак, но только одна создала организацию по их спасению. Её фотографии на сайте этой организации Харроу не нашёл, но, читая отчёты о спасении собак, размещённые на сайте, узнавал голос женщины, на которой в своё время женился.
Частный детектив Верной Лесли сумел раздобыть её фотографию, которая подтвердила, что именно эта Эми была матерью ребёнка Майкла Когленда, ребёнка Харроу.
Он не мог сразу напасть на неё, потому что не знал, ждёт она от него удара или нет. Предпочёл действовать осторожно. Принялся наводить справки.
Когда выяснил, что Эми встречается с Маккарти, заплатил Вернону Лесли, чтобы тот провёл обыск в квартире архитектора. Вот так узнал о существовании Ванессы, прочитал электронные письма, которые она посылала Брайану, заинтересовался этой женщиной.
Нашёл её, используя свои связи в преступном мире, недоступные Маккарти, увидел, как Ванесса выглядит, встретился с нею лицом к лицу и понял, что жизнь его изменилась. Изучение тела, разума и сердца Лунной девушки стало для него главным занятием в жизни, и на какое-то время необходимость свести счёты с Эми отошла на второй план.
Но теперь этот день настал.
Глава 59
Эми не могла больше говорить, не могла и вести автомобиль, так что припарковала «Экспедишн» на обочине автострады.
Молча прошла на луг, заросший желтоватой, высыхающей травой, серыми сорняками. Земля полого уходила вниз, но у подножия склона не росли дубы, только все та же трава, а над головой висело пепельное небо.
Эми остановилась, пройдя двадцать футов, посмотрела на свои руки, ладони, тыльные стороны, снова на ладони.
Воспоминания хранились не только в мозгу, но и в руках. Кожа ладоней помнила, как в последний раз она прикасалась к своему живому ребёнку, мягкость кожи девочки, шелковистость чистых волос, когда Эми убирала их с лица дочери, тепло воздуха, выходящего из маленьких ноздрей.
Эми могла ощутить все это снова и снова: подбородок Николь, гладкую щеку, нежную мочку. Ощущения эти были такими реальными и не могли измениться до конца её дней. А когда они приходили, званые и незваные, она ещё долго не могла прийти в себя.
Она двинулась дальше, без какой-то цели, так же, как прожила последние девять лет, ни к чему конкретному, ища только ответ на вопрос, как такое могло произойти, в душе, конечно же, зная, что такого ответа ей не найти, что её потеря — уравнение, которое ей не решить в этой жизни.
Ещё через двадцать шагов, или через сотню, Эми упала на колени, не устояла, упёрлась в землю руками, словно ребёнок, который собрался куда-то ползти, но сил ползти у неё не было, да и некуда ей было ползти.
За все эти годы, когда она перестала быть Эми Когленд и не смогла вновь стать Эми Харкинсон, будучи Эми Редуинг, она никому не рассказывала историю той ночи. Девять лет держала в себе, вспоминая разве что бессонными ночами, и вот теперь рассказ этот вымотал её донельзя, эмоционально и физически.
Она стояла на коленях, упираясь в землю руками, опустив голову, которая казалась тяжелее камня, и звуки, срывавшиеся с губ, больше напоминали не рыдания, а попытки протолкнуть в лёгкие воздух через сдавленное горло. Она плакала, рассказывая о смерти Никки, талисмана «Misericordia». Но никакие слезы не могли адекватно отразить боль утраты, вызванную гибелью её второй Никки. Возможно, у неё был только один достойный выход — умереть в ту же ночь.
Она сидела на пожелтевшей траве, скрестив ноги, чуть ли не в позе лотоса, разве что вцепившись в колени руками, с поникшей головой, медленно качаясь взад-вперёд.
Однажды она прочитала, что медитация — путь к спокойствию, но никогда не медитировала. Знала, что всякий раз медитация будет приводить к размышлениям о той ночи, к тем же вопросам без ответа, одному
Медитации Эми предпочитала молитву, и молитва её поддерживала. Она молилась о своей дочери, о Джеймсе и Эллен, Лисбет и Каролине. Молилась о собаках, всех собаках, об избавлении их от страданий.
Какое-то время спустя Эми подняла голову и увидела Брайана, который в растерянности стоял в футах сорока, с Никки на поводке. Он не знал, правильно ли поступает, не мешая ей прийти в себя, но, разумеется, принял оптимальное решение.
Она любила его за неловкость, колебания, сомнения, застенчивость.
Майкл Когленд являл собой образец решительности и уверенности в себе. А его обаяние и обходительность оказались лишь маской социопата, в котором никогда не было и грана человечности.
Вот тут Брайан спустил с поводка золотистого ретривера, и тоже поступил правильно. Собака побежала в её объятья.
Уже без колебания, неуклюжий, как мальчишка, направился к ней и Брайан, сел рядом.
Заговорил после короткой паузы.
— Собачьи жизни короткие, слишком короткие, но ты знаешь, что происходит. Ты знаешь, что боль придёт, тебе придётся потерять собаку, и у тебя будет болеть сердце, поэтому ты стараешься полноценно использовать каждый момент общения с ней, разделить её веселье, порадоваться её невинности. И все потому, что ты не можешь жить с иллюзией, будто собака — твой спутник на всю жизнь. И в этом тяжёлом признании есть что-то особенное, ты принимаешь и отдаёшь любовь, прекрасно понимая, что за это придётся платить невероятно высокую цену. Может, любовью к собакам мы расплачиваемся за все другие наши иллюзии и за ошибки, которые мы совершаем из-за этих иллюзий.
Господи! Вот в его словах она не слышала ничего неуклюжего. Они вобрали в себя восемь лет её
