И я не могу забыть Джудит Кессельман. Я хочу, чтобы она покоилась с миром, а не просто валялась в какой-то канаве. Видит Бог, на свете не так уж много справедливости, но очень хочется, чтобы в этом деле она восторжествовала.
Отключив связь, Билли какое-то время не мог сдвинуться с места. Так и сидел на краю кровати, глядя на Лэнни, а Лэнни смотрел на него.
Рэмси Озгард плыл по жизни, не боясь волн, не стремясь прибиться к берегу. Без остатка отдавал себя городу, в котором жил.
Билли слышал эту преданность людям в словах Озгарда, её не могли заглушить сотни миль, которые их разделяли, она слышалась так же явственно, как если бы детектив находился в одной комнате с ним. И вот тут Билли осознал, насколько полным был его уход из жизни других людей. И насколько опасным.
Барбара начала вытаскивать его из затворничества, коснулась его сердца, и тут этот чёртов вишисуас. Жизнь показала две своих стороны: жестокость и абсурдность.
Но сейчас он находился среди волн, и не по своему выбору. События отбросили его далеко от берега, на глубину.
Двадцать лет сдерживания эмоций, ухода от общественной жизни, затворничества лишили его многих навыков. Теперь он пытался вновь научиться плавать, но течение, похоже, уносило его все дальше от людей, к ещё большей изоляции.
Глава 50
Словно зная, что его ждёт лавовая труба, куда не придут скорбящие и не положат цветы, Лэнни не хотел, чтобы его упаковали в пластиковый саван.
Убили его не в этой комнате, поэтому ни кровь, ни ошмётки мозгов не марали стены и мебель. Билли хотел, чтобы исчезновение Лэнни не вызвало никаких подозрений и не повлекло за собой полномасштабного расследования, а потому старался, чтобы все так и осталось чистым.
Из стенного шкафа для белья он вытащил стопку махровых полотенец. Лэнни пользовался тем же стиральным порошком, что и Перл. Билли сразу узнал запах.
Полотенцами укрыл подлокотники и спинку кресла, в котором сидел труп. Если бы что-то выплеснулось из раны в затылке, то попало бы на полотенца, а не на ткань обивки.
Из дома Билли привёз небольшой пластиковый мешок, какие используются для мусорных ведёрок в ванной. Избегая смотреть в выпученные глаза, надел мешок на голову мертвеца, липкой лентой закрепил на шее: ещё одна мера предосторожности на случай, если из развороченного затылка что-то выплеснется.
Хотя Билли знал, что грязная работа никого не может свести с ума, знал, что ужас приходит вслед за безумием, не прежде, он тем не менее задался вопросом: как долго ему ещё понадобится возиться с мертвецами, чтобы его сны, если не часы бодрствования, превратились в вопящий ужас?
Лэнни с готовностью перебрался с кресла на плёнку, но в дальнейшем сотрудничать отказался. Лежал на полу в позе человека, сидящего в кресле, никак не желал выпрямить ноги.
Rigor mortis. Трупное окоченение. Если труп достаточно долго остаётся в одном положении, ранее мягкие ткани становятся жёсткими. Потом разложение приводит к их размягчению.
Но Билли понятия не имел, сколько на это могло уйти времени. Шесть часов, двенадцать? Ждать, чтобы выяснить это на практике, он не мог.
Поэтому попытался завернуть в плёнку застывшего Лэнни. Иногда казалось, что мертвец сопротивляется сознательно и целенаправленно.
Но в конце концов Билли своего добился: запаковал покойника в плёнку и оклеил липкой лентой.
На полотенцах не осталось ни пятнышка. Билли сложил их и убрал обратно в стенной шкаф.
Только теперь они пахли не так хорошо.
Доставить Лэнни к лестнице труда не составило, но первый пролёт Лэнни преодолевал с грохотом. Согбенное тело громко билось о каждую ступеньку.
На лестничной площадке Билли напомнил себе, что Лэнни предал его, чтобы спасти свою работу и пенсию, и они
Потом Билли протащил труп коридором, через кухню, заднее крыльцо. Короткая лестница, и они уже во дворе.
Он подумал о том, чтобы загрузить труп в «Эксплорер» и подвезти как можно ближе к шахте. Но расстояние было невелико, и он решил, что дотащит тело волоком. Едва ли на это ушло бы больше сил, чем на погрузку Лэнни в багажное отделение и извлечение обратно.
Земля, накалившаяся за день, отдавала запасённое тепло, но, к счастью, с горы подул лёгкий ветерок.
Маршрут, всё время в горку, сначала по двору, потом через траву и кусты, оказался более длинным, чем он предположил, оценивая расстояние от подножия лестницы, ведущей на заднее крыльцо. Заныли руки, плечи, спина.
Где-то по пути Билли вдруг понял, что плачет. Его это испугало, он понимал, что должен оставаться крепким, как кремень.
Причину слез он понимал. Чем ближе приближался к лавовой трубе, тем труднее ему удавалось воспринимать этот груз как инкриминирующий его труп. Как ни крути, это был Лэнни Олсен, сын женщины, которая открыла сердце и дом издёрганному донельзя четырнадцатилетнему подростку.
В звёздном свете Билли показалось, что валун рядом с лавовой трубой — вылитый череп.
Но что бы ни ждало его впереди — гора черепов или усыпанная ими равнина, — он не мог повернуть назад, как и не мог вернуть Лэнни к жизни. Он был всего лишь Билли Уайлсом, хорошим барменом и несложившимся писателем. Чудес он творить не мог, в нём лишь жила надежда на лучшее и способность к выживанию.
Поэтому под звёздным светом и обдуваемый горячим ветерком, он добрался до черепа, оказавшегося обычным камнем. А потом, не мешкая, даже не переведя дыхания, отправил труп в дыру в земле.
Навалился грудью на раму из красного дерева, всматриваясь в темноту, слушая, как тело спускается все глубже и глубже.
Когда наступила тишина, он закрыл глаза и выдохнул: «Все кончено».
Разумеется, покончил он только с одним делом, впереди его ждали другие, возможно, такие же плохие, но определённо ничем не хуже.
Фонарь и электроотвертку он оставил на земле около лавовой трубы. Теперь вернул крышку из красного дерева на место, выудил из кармана стальные винты и закрепил крышку.
К тому времени, когда он вернулся в дом, пот смыл со щёк остатки слез.
За гаражом он положил фонарь и электроотвертку в «Эксплорер». Латексные перчатки порвались. Билли их снял, запихнул в мешок для мусора, взял из коробки новую пару.
Вернулся в дом, чтобы осмотреть его с первого этажа до чердака. От него требовалось убрать из дома все следы присутствия трупа и его самого.
На кухне не смог решить, что делать с ромом, «колой», нарезанным лаймом, другими предметами, стоявшими на столе. Решил дать себе время подумать об этом.
Коридором направился к лестнице, чтобы подняться в главную спальню. Подходя к фойе, заметил справа, за аркой, яркий свет: в гостиной горели все лампы.
Револьвер в руке сразу оказался не куском железа, оттягивающим руку, а очень нужным инструментом.
Первый раз, проходя по дому, прежде чем подняться наверх и убедиться, что тело Лэнни по- прежнему в кресле, Билли включил в гостиной люстру, но не более того. Теперь там горело всё, что могло гореть.
А на диване, лицом к арке, сидел Ральф Коттл, все в том же дешёвеньком, мятом костюме.
