2
Хоуи вернулся с бумажными тарелками, бумажными чашками, бумажными салфетками, четырьмя холодными банками колы, пакетом «зиплок»[10] с толстыми сандвичами, обложенными льдом, с укропом, пакетом картофельных чипсов, а также со свёртком пирожных с кусочками шоколада. Ещё он принёс двадцать три доллара сдачи с тридцати баксов. Сандвичи были сделаны из ростбифа[11] и швейцарского сыра на хлебе, смазанном яйцом, с майонезом на одном куске хлеба и горчицей на другом, салата-латука и помидоров.
Когда они сели на черепичную крышу спиной к парапету с картофельными чипсами и пирожными, которые расположили между собой, чтобы обоим было удобнее, мистер Блэквуд сказал:
— Это по-настоящему хорошие сандвичи. Это хороший магазин сандвичей. Как он называется? «Сандвичи Хоуи»?
— Как вы догадались?
— Не сандвичи выдали твой секрет. Они совершенно изумительного качества. Мне подсказал это пакет «зиплок» со льдом, слишком серьёзно для какого-нибудь коммерческого магазина сандвичей. И двадцать три доллара сдачи. Ты не смог бы купить это все за семь долларов, и даже дважды по семь, только и всего.
— Теперь, когда вы знаете, вы, наверное, захотите, чтобы я вернул ваши семь долларов.
— Нет-нет, ты их заработал. Это выгодная покупка. Ты сделал все так хорошо, что я думаю уговорить тебя взять по крайней мере ещё десятку. Как ты объяснил маме эти сборы на пикник?
— Мама целый день на работе. У неё тяжёлая работа. Она хочет, чтобы я был с сестрой. Но мне не нужна сестра, да она и не в состоянии ею быть. В любом случае, я знаю, какой бесполезной может быть сестра.
— Коррина? Так зовут твою сестру, да?
— Да. Этим летом она работает в «Дэйри Квин»[12]. Она уходит на весь день. Никто не видел, как я готовил ланч.
— Чипсы хороши, — сказал мистер Блэквуд.
— Со вкусом сметаны и лука.
— Это всё равно как есть соус, встроенный в чипсы.
— Ещё мне нравятся Читос[13].
— Кто же не любит Читос?
— Но у нас их нет, — ответил Хоуи.
— Твои чипсы безупречны, если их есть вместе с сандвичами с говядиной.
Некоторое время оба молчали. Чипсы были солёными, кола была холодной и сладкой, и лучи солнца, лившиеся на крышу, были тёплыми, но не слишком горячими. Хоуи удивился, насколько непринуждённой была тишина между ними. Он не видел необходимости думать о вещах, которые следует говорить, и в особенности беспокоиться о вещах, которых
Наконец мистер Блэквуд сказал:
— Когда я был ребёнком, отец мне говорил, чтобы я ни с кем не разговаривал, а когда я его не слушал, он всегда наказывал меня палкой.
— Как это — наказывать палкой?
— Он бил меня бамбуковой палкой.
— Всего лишь за общение с людьми?
— По-правде, он бил меня за то, что я был таким уродцем, и он стыдился меня.
— Это ужасно, — сказал Хоуи и впервые почувствовал жалость к мистеру Блэквуду, хотя до этого момента он его немного побаивался, хотя и не мог сказать почему, но при этом он завидовал мистеру Блэквуду, такому большому, сильному и уверенному в себе.
— Когда твой отец делает что-то непотребное, — сказал мистер Блэквуд, — ты думаешь, что это частично твоя вина, что ты его чем-то огорчаешь.
— Вы тоже думали об этом?
— В первые несколько раз, когда он меня наказывал палкой, да. Но потом я перестал так думать. Я увидел, что он просто плохой человек. Если бы я был самым послушным мальчиком в мире и самым красивым — он бил бы меня по какой-нибудь другой причине.
Большая чёрная птица облетела крышу дважды, затем села на северо-западном углу парапета и торжественно замерла.
— Это не просто ворона, — сказал мистер Блэквуд, — это мой ворон.
Хоуи впечатлился:
— У вас есть домашний ворон-любимчик?
— Не любимчик. Он мой защитник. Он всегда находится неподалёку. Он дал мне однажды что-то… показал мне ночь, свои секреты. Но это длинная история. Я расскажу тебе немного в другое время. Это хорошие истории. Захватывающие.
— Хрупкие, — сказал Хоуи.
— Правильно. Как весь наш мир. Хрупкий.
Птица не выказывала интереса к их еде. Она оставалась в дальнем углу здания, продолжая чистить перья своим юрким клювом.
Когда они все доели и собрали мусор, мистер Блэквуд сказал:
— Твой отец не хотел, чтобы твоя мать заботилась о тебе, правда?
Хоуи прикинулся немым из-за проницательности заданного вопроса.
Мальчик молчал, и тогда мистер Блэквуд продолжил:
— Если ему не нужен сын, ты никому не принадлежишь. Это простая ревность, и это грех. И также зависть. И гордость, и убийственная ненависть. Ничего из того, что ты сделал или хотел сделать, не могло изменить того, что случилось. Мой отец и твой отец, с палкой или с огнём — они одинаковы — олицетворение всего самого худшего. Я думаю, вы получили постановление суда, по которому он не может приближаться к тебе. Так как он это сделал?
Немного погодя Хоуи решил, что будет лучше поделиться, чем держать все внутри.
— Он взял меня из детского сада, когда мама была на работе.
— Куда взял?
— Он сказал, что в парк развлечений. На самом деле это оказался мотель. Он подождал, пока я засну.
— Это был бензин?
— Я проснулся, — Хоуи глубоко вдохнул, потом ещё раз. — Не мог дышать. — Память о бензине душила его. Ему было почти так же тяжело дышать, как и тогда. Он сказал:
— Из-за дыма. Бензин дымился.
Мистер Блэквуд был терпелив, потому что он, как никто другой, знал, что Хоуи никогда никому не рассказывал об этом пожаре, даже своей матери.
Глядя на ворона, который спрятал голову под крыло и, казалось, спал на солнце, Хоуи, наконец, сказал:
— Представляете, позже он говорил людям… он говорил, что хотел сжечь и себя тоже. Чтобы там были он и я вместе. Но он не смог бы такое сделать с собой.
— Он никогда не думал об этом, — сказал мистер Блэквуд, — ты никогда бы не поверил, чтобы он подумал об этом хоть на минуту.
— Нет. Он врал. Он лжец.
