нужно время, чтобы отдохнуть и подумать? Время, чтобы как-то с этим сжиться. — Джон собрался протестовать, но Берчард поднял руку, останавливая его. — Я не говорю об официальном отстранении от работы. В твоем личном деле ничего не появится. Ты пишешь заявление с просьбой предоставить отпуск на тридцать дней без сохранения содержания, а я прямо сейчас его подписываю.
— А если я не захочу уходить в отпуск на тридцать дней?
— Тогда мне придется передать рапорт Шарпа наверх, Паркеру Моссу.
Мосс, в принципе хороший коп, который теперь курировал работу нескольких отделов, иной раз мог показать себя отъявленным сукиным сыном.
— А что потом?
— Возможно, заседание дисциплинарной комиссии, а может, и нет. Но он обязательно захочет, чтобы ты прошел обследование у психотерапевта и получил его заключение. Детская психологическая травма и все такое.
— У меня не едет крыша.
— Я уверен, что не едет. Потому-то и считаю возможным не выносить сор из избы. Но если рапорт попадет к Моссу, он будет действовать согласно инструкциям.
— Вы хотите, чтобы я сдал жетон и табельное оружие?
— Нет. В отпуске без сохранения содержания ты должен придерживаться правил внеслужебного поведения. Пистолет все время при тебе, чтобы ты при необходимости мог оказать кому-то посильную помощь.
При сложившихся обстоятельствах Джону хотелось бы сохранить право скрытного ношения оружия.
— Хорошо, — сдался он. — Но что вы скажете Лайонелу?
— Решать тебе.
— Семейные проблемы, — решил Джон.
— Он захочет знать больше.
— Да, но мы никогда не лезем в дела друг друга.
— Тогда семейные проблемы, — согласился Берчард.
— Приятно говорить правду.
— Тебе не хотелось бы ему лгать?
— Я бы просто не смог.
В неоплачиваемом отпуске ему не оставалось ничего другого, как ждать наступления пятого октября. Неудивительно, что тревога и ожидание дурного нарастали день ото дня.
Решив избавить Николетту и детей от лишних волнений, он не стал говорить им о тридцатидневном отпуске без содержания. Каждое утро уходил, будто на работу, убивал время фильмами, которые ему не нравились, в библиотеках, где не мог найти ничего, что хотел бы узнать, на десятимильных прогулках, которые не утомляли его.
У него уже не осталось сомнений в сверхъестественной природе нависшей над ними угрозы, хотя бы потому, что никак иначе Билли не мог знать последние слова, которые произнес Олтон Тернер Блэквуд перед тем, как Джон его убил:
Тем не менее у него оставалась искорка надежды, которую он поддерживал молитвой и давнишним убеждением, что концепция судьбы не такая уж правильная. Свобода воли, вот что могло помочь ему уберечь жену и детей в это трудное время. Уверенность в этом удерживала его от падения в пучину отчаяния.
Если бы пятое октября прошло без убийств, в точности имитирующих вторую резню, устроенную Блэквудом, если бы прошлое не повторилось в настоящем, тогда Джону не пришлось бы рассказывать детям — хотя, возможно, когда-нибудь он рассказал бы Никки — о тех тридцати трех днях ужаса, которые он пережил.
Если бы убийства произошли, он поделился бы всем, что знал, с Никки, и вместе они решили бы, что делать. Но если призрак убийцы мог использовать людей как марионеток, похоже, не существовало оружия, которое могли бы противопоставить ему мужчина или женщина.
Джон шагал по городским кварталам, прогуливался по дорожкам парка у озера, сидел в кинотеатрах, но его постоянно грызло чувство беспомощности, и не только потому, что он не мог защитить своих близких. Увы, он никак не мог предупредить и другую семью, над которой нависла смертельная угроза, если события двадцатилетней давности действительно повторялись.
Тогда, после семьи Вальдано, целью Блэквуда стали Солленберги.
Их личные апартаменты находились в одном конце дома, тогда как спальни детей — в другом, и их разделяли жилые помещения: удобная планировка для убийцы, который намеревался убить свои жертвы в определенной последовательности и надеялся не вспугнуть четвертую и последнюю жертву до того, как покончит с первыми тремя.
Родители, Луис и Рода, погибли в своей постели, первым — муж. Спящий Луис получил пулю в голову. Присутствие в ране мельчайших стальных стружек указало, что убийца снабдил свой пистолет калибра девять миллиметров самодельным глушителем.
Возможно, даже приглушенный звук выстрела разбудил Роду, может, она проснулась, когда Блэквуд включил свет. Он выстрелил в нее дважды, когда Рода выпрыгнула из кровати, и она умерла на полу.
Жертвы не издали ни единого крика, выстрелы тоже не прогрохотали, так что Блэквуд неспешно пересек дом, наслаждаясь только что совершенными убийствами и радостно предвкушая новые ужасы, которые только собирался сотворить.
Самодельный глушитель уже не годился, поэтому он прихватил подушку из спальни родителей. Через нее убил Эрика, пятнадцатилетнего сына Луиса и Роды, прежде чем тот успел толком проснуться.
Покончив с этими тремя, Блэквуд остался один на один с семнадцатилетней Шейрон Солленберг. Потом вскрытие определило, что девушку застрелили через четыре часа после смерти брата.
От унижений и жестокостей, которые согласно результатам вскрытия пришлось вытерпеть девушке в течение этих четырех часов, замутило даже детективов отдела расследования убийств, которые, казалось бы, повидали всякое, но дикость и изобретательность этого монстра существенно расширили их кругозор.
Ее страдания не закончились и когда Блэквуд выстрелил в нее. Анализ взятых из раны тканей свидетельствовал, что умерла девушка примерно через полчаса.
Три обертки и следы шоколада на обивке показали, что ее убийца сел в кресло и съел три батончика «Аменд Джой», наблюдая, как жизнь уходит из Шейрон. Кровь на обертках говорила, что он не помыл руки перед тем, как закусить.
Как и все тела в доме Вальдано, четырех Солленбергов оставили с черными четвертаками, приклеенными к глазам, дисками из высушенных экскрементов во рту и яйцами, лишенными исходного содержимого, в связанных руках.
Двадцать лет спустя в другом большом городе жили тысячи семей, состоящих из отца, матери, дочери и сына. И не представлялось возможным определить, какая из них приговорена к смерти.
Более того, убийца мог выбрать семью с пятью членами, а не с четырьмя, с двумя или даже тремя дочерьми. В конце концов, овдовевшая тетушка, которая погибла в доме Вальдано, двадцатью годами позже стала бабушкой в доме Лукасов, да и возраст Вальдано не совпадал с возрастом Лукасов. Способ убийства и некоторые другие подробности не изменились, но о полной идентичности преступлений речь не шла.
Полиции всего штата не хватило бы для того, чтобы вести скрытое наблюдение за всеми семьями, которые могли стать мишенью.
Когда сентябрь плавно перетек в октябрь, деревья сменили летнюю зелень на осенние наряды. Пурпурные буки стали ярко-медными, фризии — более оранжевыми. В серебристой листве тополей добавилось золота, в кроне огромного дуба, который рос в южной части участка Кальвино, — багрянца.
Ближе к вечеру четвертого октября, накануне роковой даты, когда Джон вернулся домой вроде бы с работы, весь дом преобразился. Джон почувствовал разницу, едва вышел из автомобиля в подземном гараже. Воздух стал свежее, всё вокруг — чище, будто ветром унесло болотный туман. И ощущение это только усилилось, когда он поднялся в дом.
