его за яйца разума. И здравомыслия с каждой минутой у него становится все меньше. Будучи репортером, он привык задавать вопросы, и человек должен сказать ему правду, ложь или «без комментариев», но, что бы ни сказал человек, Ходд может охарактеризовать ответ как правду или ложь, в зависимости от ситуации. Однако теперь он этого права, этой власти лишен. Здесь он не задает вопросов, эта тварь контролирует его, как марионетку, и сейчас этой твари в нем нет, но она все равно заставляет его —
Девочка распахивает дверь, включает свет и таращится на него с порога. Она спрашивает, все ли с ним в порядке, не нуждается ли он в помощи. Ну до чего же она глупа! Разумеется, он нуждается в помощи, он здесь умирает. Он хочет сказать ей, что она будущая безмозглая шлюха, что она тупее кучи дерьма, которую, должно быть, уже навалила в штанишки, но тут его наездник возвращается, снова полностью контролирует Ходда и говорит девочке: «Ты сладенькая конфетка, так? Я хочу мою сладенькую конфетку. Угости меня чем-нибудь вкусненьким, маленькая невежественная сучка» — и так же резко, как оседлал его, наездник спешивается, потому что у него дела в другом месте, но Роджер Ходд по-прежнему выполняет команду
Окутанный запахами шерстяной материи пальто и искусственного меха воротников, Престон Нэш ждет в темном стенном шкафу, подобно угрозе третьего уровня в видеоигре. Молоток-гвоздодер зажат в его руке. За двадцать лет в компании наркотиков и спиртного так часто шел рука об руку со смертью по краю той или иной пропасти, что практически полностью утерял способность бояться. Если что и может иной раз его испугать, так это собственные галлюцинации. Люди, долгое время закидывающиеся экстази — Престон этот наркотик не жалует, — теряют способность радоваться естественным путем, потому что их мозг перестает вырабатывать эндорфины. И как полагаются они на этот наркотик, чтобы ощутить счастье, так и он полагается на свой разум, чтобы ощутить ужас, потому что реальный мир — тусклое и обветшалое местечко — ужаснуть его уже не в состоянии. С радостным предвкушением он ждет своего нового и интересного компаньона, с которым делит собственное тело.
Он выполняет команду «Стоять», делать ему нечего, кроме как думать, и ему нравится то, о чем он думает. Хотя тело он не контролирует, все органы чувств при нем, даже когда наездник садится на него и трогает с места. Зрение, обоняние, осязание, вкус и слух Престона остаются острыми, как всегда, но острота этих ощущений станет несравнимо выше. Потому что он, всегда наблюдатель, теперь становится участником. Он убивал тысячами в виртуальном мире игр, а теперь все будет взаправду. Он спал с женщинами, по большей части с теми, кому платил, и видел тысячи женщин, которых использовали и подвергали жестокому обращению в фильмах для взрослых, но сам никогда не насиловал и не избивал женщину. Он подозревает, что наездник вдохновит его на такое, чего не увидишь ни в одном из фильмов. Он надеется, что ему отдадут жену. Но девочек-то наверняка. Что ему предстоит, так это игра в реальном мире, та самая, в которую раньше он играл в виртуальном.
Престон слушает Джона и Никки Кальвино, разговаривающих в прихожей, когда наездник возвращается.
Джон выскочил из прихожей на крыльцо точно так же, как врывался в дверь любого дома, где совершалось убийство, если оставались подозрения, что убийца еще в доме: пригнувшись, быстро, помповик синхронно следовал за взглядом. Сначала влево, потом вправо. Крыльцо пустовало. Он оглядел осенне-коричневую лужайку, наполовину скрытую зимним снегом, никого не увидел ни там, ни на улице.
Вернувшись, посмотрел на Никки и покачал головой. Закрыл дверь, повернул барашек врезного замка, несколько мгновений смотрел на него, ожидая, что тот начнет поворачиваться в обратную сторону.
— Дети, — в голосе Никки слышалась тревога.
Джон подошел к ней, оглядел лестницу за ее спиной.
— Давай я пойду первым. Ты держись на несколько шагов сзади, чтобы нас не могли прострелить одной пулей.
— Ты думаешь, в доме уже кто-то есть?
— Охранная сигнализация включена, но она не сработала, когда открылась дверь. Возможно, кто-то проник в дом раньше, и она все равно не сработала.
Он никогда не видел у нее такого мрачного лица. Она посмотрела на пистолет, потом на мужа.
— Мы не можем вызвать полицию из тех, кого ты знаешь?
— Я знал Энди Тейна. Единственный коп, которому ты можешь доверять, это я… а может, и мне доверять нельзя. После того как дети будут с нами, мы забаррикадируем двери или заколотим гвоздями… а потом обыщем весь дом, комнату за комнатой. Ты согласна?
— Да.
— Помни… Держись чуть сзади, чтобы нас не уложили одной пулей.
Он поднялся на три ступени, обернулся, увидел, что она оглядывает потолок, словно находилась не в своем доме, а в незнакомой пещере, где водились летучие мыши и другие зараженные вирусом бешенства твари.
Вновь под седлом, Престон в восторге от демонической ярости своего хозяина, ярости столь возбуждающей, что у него возникает ощущение, будто он на бесконечной американской горке, только никаких подъемов нет, а лишь захватывающие дух спуски, один за другим, позволяющие секундную передышку перед следующим падением в ярость.
Он тихонько открывает дверь стенного шкафа, выходит в прихожую и видит, что Джон Кальвино поднимается по лестнице, целиком сосредоточившись на том, что может ждать впереди, а Николетта повернулась к лестнице, чтобы последовать за мужем. Богатая сучка с упругим задом, окончившая художественную школу, лицемерка, выплескивающая претенциозные помои на все новые полотна, машина для производства детей, выплевывающая из себя маленьких лицемеров, чтобы они жили в выдуманном ею мире. Пришла пора показать ей, каков настоящий мир, пришла пора поставить ее на колени, раздавить, заставить признать, что она такая же мерзость, как все остальные.
Наездник Престона дарует ему бесшумность и стремительность, которых у него, всегда неуклюжего и неповоротливого, никогда не было. Женщина не слышит его приближения. Он поднимает молоток, сближаясь с ней, недовольный тем, что ему будет позволено только убить ее. Но недовольство длится лишь мгновение, потому что
И молоток идет вниз.
Если бы Никки услышала скрип половицы или шуршание одежды за спиной, сознательно она бы на это не отреагировала, но она унюхала плохой запах изо рта — чеснок, пиво, гнилые зубы — и сильный запах немытого тела, а потому инстинктивно нагнула голову и наклонилась вперед. Что-то холодное и закругленное скользнуло по ее шее и, вероятно, зацепилось за воротник блузки. Ее дернуло назад. Потеряв равновесие, она привалилась к нападавшему.
Роджер Ходд из «Дейли пост» говорил не тем голосом, что человек-из-зеркала в сентябре, но Наоми не сомневалась, что они оба — одно и то же, что все совсем не так, как думала она, и с проницательностью у нее совсем плохо.
Она повернулась, чтобы бежать, но у нее перед носом дверь с треском захлопнулась. Девочка схватилась за ручку, но та не поворачивалась. Наоми оказалась в ловушке.
Когда Минни попросила Заха отойти от двери, тот всего лишь к ней повернулся, чтобы посмотреть, что там не так, и тут на пороге возникла эта женщина.
Минни закричала, когда сверкнуло широкое лезвие.
