не оставалось ничего другого, как демонстрировать это самое презрение, иначе могла быть активирована Эрика Пятая.
По мере приближения полудня, когда уже не осталось сомнений в том, что прислуга прибралась в большой спальне, она поднялась наверх.
Если бы горничные нашли в спальне что-то необычное, если бы обнаружили даже несколько крысиных катышков, ей бы обязательно сказали об этом. Но то неведомое, что находилось в спальне ночью, теперь ее покинуло.
Эрика тем не менее тщательно все осмотрела, прислушиваясь к посторонним звукам, заглядывая за мебель.
Ночью, охваченная страхом перед неведомым, она отступила. Представителей Новой расы не полностью лишили страха, важнейшего механизма выживания.
С другой стороны, суеверие считалось неопровержимым доказательством слабости интеллекта. Виктор не терпел суеверий. Тех, кто выказывал слабость интеллекта, вызывали на ковер, уничтожали, заменяли.
Самое невинное суеверие, скажем, вера в то, что в пятницу, которая выпадает на тринадцатое, обязательно случится что-то дурное, перекидывало мостик к осмыслению более серьезных проблем сверхъестественного. Главная же цель революции Виктора состояла в том, чтобы завершить работу прогрессивных мыслителей и создать цивилизацию абсолютных материалистов.
Вот Эрика и обыскивала спальню и прилегающие к ней помещения, чтобы изгнать квазисуеверный страх, охвативший ее прошлой ночью, да так до конца и не исчезнувший. Когда она убедилась, что ничего и никого лишнего в спальне нет, к ней вернулась уверенность в себе.
Она встала под душ и долго наслаждалась струями горячей воды.
Представителям Новой расы, даже Альфам, настойчиво рекомендовали развивать в себе умение получать наслаждение от простых физических удовольствий, что могло послужить прививкой против эмоций. Сами эмоции могли быть как формой наслаждения, так и контрреволюционной силой.
Секс числился среди одобренных удовольствий, чисто животный секс, отделенный от привязанности, от любви. Секс между представителями Новой расы также отделили и от воспроизведения себе подобных; их всех создавали стерильными.
И мужчины, и женщины появлялись на свет по прямому указанию Виктора. Семья считалась контрреволюционным институтом. Семья поощряла эмоции.
Виктор никому не доверял и создавал жизнь по чисто интеллектуальным, исключительно рациональным причинам. Жизнь из лаборатории со временем должна была заменить жизнь из чресл.
Приняв душ, Эрика открыла дверцу кабинки, взяла полотенце с ближайшей вешалки, ступила на коврик и обнаружила, что ей нанесли визит. Плеск воды и облака пара маскировали движения незваного гостя.
На коврике лежал скальпель. Из нержавеющей стали. Блестящий.
Наверняка один из скальпелей Виктора. Он хранил у себя несколько комплектов хирургических инструментов, приобретенных за время его двухсотлетнего крестового похода.
Виктор, однако, не мог положить скальпель на коврик у душевой кабинки. Не мог и никто из слуг. Здесь побывал кто-то еще. Незнакомец.
Ее окутывал горячий пар. И тем не менее она дрожала.
Глава 46
На выходе из морга Майкл попытался завладеть ключами от автомобиля, но за руль, как обычно, села Карсон.
– Ты ездишь слишком медленно, – заявила она ему.
– А ты ведешь машину слишком сонно.
– Я в порядке. На все адекватно реагирую.
– Да, конечно, но ты не полностью проснулась.
– Даже без сознания я не стала бы ездить так медленно, как ездишь ты.
– Знаешь, вот этого мне бы проверять не хотелось.
– Тебя послушать, так твой отец – инженер по технике безопасности или что-то в этом роде.
– Ты знаешь, что он – инженер по технике безопасности, – напомнил Майкл.
– А чем занимаются инженеры по технике безопасности?
– Следят за тем, чтобы другим безопасно работалось.
– Жизнь по определению небезопасна.
– Вот почему нам и нужны инженеры по технике безопасности.
– Тебя послушать, так безопасные игрушки были навязчивой идеей твоей матери, когда ты был маленьким.
– Тебе прекрасно известно, что она – аналитик безопасности производственных товаров.
– Господи, какое же занудное у тебя, должно быть, было детство. Неудивительно, что ты захотел стать копом, чтобы стреляли в тебя, а ты стрелял в ответ.
Майкл вздохнул.
– Все это не имеет ни малейшего отношения к тому, можешь ты садиться за руль или нет.
– Я не просто могу сесть за руль. Я – подарок Божий луизианским автострадам.
– Мне ужасно не нравится, когда ты ведешь себя, как сейчас.
– Я такая, какая есть.
– Ты просто упрямица.
– Да вы посмотрите, кто это говорит… Мужчина, который никогда не смирится с тем, что женщина может вести машину лучше, чем он.
– Половая принадлежность тут ни при чем, и ты это знаешь.
– Я – женщина. Ты – мужчина. Типично половая проблема.
– Проблема чокнутости, – возразил Майкл. – Ты вот чокнутая, я – нет, поэтому я должен вести машину. Карсон, право слово, тебе нужно поспать.
– Я смогу выспаться, когда умру.
В этот день они собирались встретиться с несколькими подругами Элизабет Лавенцы, которую нашли плавающей в лагуне с отрезанными кистями. После второй из этих бесед, в книжном магазине, где Лавенца работала продавщицей, Карсон пришлось признать, что недостаток сна отражается на ее способности задавать вопросы и воспринимать ответы.
– Ладно, мне действительно нужно поспать, – признала она, когда они вернулись к седану. – Но что будешь делать ты?
– Поеду домой, посмотрю «Крепкий орешек».
– Ты же смотрел его раз пятьдесят.
– С каждым просмотром он становится лучше. Как «Гамлет». Давай ключи.
Она покачала головой.
– Я отвезу тебя домой.
– Ты привезешь меня в опору моста.
– Если только ты этого захочешь. – Она села за руль.
Ему пришлось довольствоваться пассажирским сиденьем.
– Знаешь, кто ты?
– Подарок Божий луизианским автострадам.
– Кроме этого, ты завернута на контроле.
– Так ленивцы называют тех, кто много работает и любит, чтобы все было правильно.
– Так я теперь и ленивец? – спросил он.
– Я этого не говорила. Просто указала, по-дружески, что ты пользуешься их лексиконом.
– Только не гони.
Карсон придавила педаль газа.
– Сколько раз мать говорила тебе не бегать с ножницами в руке?
– Семьсот тысяч, никак не меньше. Но это не означает, что ты можешь вести машину в полусонном состоянии.
– Боже, ну и упрямец же ты.
