Вы играете в гольф, вам нужно пройти все восемнадцать лунок, но после одного удара мяч улетает в густую траву. Вы пытаетесь его достать, и вас кусает гремучая змея. Нет никакой необходимости набирать «911» по мобильнику. Вы уверенно пройдете оставшиеся лунки, если сможете сконцентрироваться на игре и забыть про змеиный укус.
Независимо от того, сколько пива вы выпили, полагаю, вам уже понятно, о чем я. Датура стала гвоздем, проткнувшим мне стопу, змеей, ядовитые зубы которой впились мне в руку. При сложившихся обстоятельствах я мог не думать об этой женщине с тем же успехом, как, находясь в одной комнате с разозленным, голым борцом сумо, не замечать его присутствия.
Но по крайней мере она рассказала мне о своих намерениях. Теперь я знал, что ей известно об обратном психическом магнетизме. Она могла напасть на меня, застав врасплох, но, умирая, я бы точно знал, благодаря чему ей удалось отрубить мне голову и напиться моей крови.
Она перестала кричать.
Я ждал, вслушиваясь в нервирующую меня тишину.
Под ее крики не думать о ней было гораздо проще, чем теперь, когда она замолчала.
Барабанная дробь дождя. Гром. Надгробная песнь ветра.
Оззи Буну, моему наставнику и писателю, понравилась бы такое сочетание слов. Надгробная песнь ветра.
Пока я играл в прятки с безумной женщиной в наполовину сожженном отеле, Оззи, скорее всего, сидел в своем уютном кабинете, пил густой горячий шоколад, ел ореховые пирожные и, возможно, уже писал первый роман детективной серии, главным героем которой стал человек, понимающий язык животных. Возможно, роман этот назывался «Надгробная песнь по хомячку».
Но сейчас, разумеется, ветер исполнял надгробную песнь по Роберту, который, нашпигованный свинцом и с переломанными костями, лежал двенадцатью этажами ниже.
Мне совершенно не хотелось возвращаться в коридор. Но, с другой стороны, совершенно не хотелось и оставаться в гостиной люкса, где я в тот момент находился.
Помимо бумажных салфеток, бутылки воды, нескольких других предметов, которые не представляли никакой ценности для человека, оказавшегося в такой ситуации, как я, у меня в рюкзаке лежал складной рыбный нож. Самое острое лезвие не чета ружью, при условии, что оно было у Датуры, но все лучше, чем бросаться на нее с пачкой бумажных салфеток.
Я никого не смог бы ударить ножом, даже Датуру. Использование стрелкового оружия для меня уже мука, а ведь оно позволяет убивать на расстоянии. Выстрел убивает опосредствованно, убийство ножом — дело почти интимное. Убить Датуру ножом, перепачкаться в ее крови, которая хлынет на рукоятку, на руку… для этого требовался другой Одд Томас, из параллельной реальности, более жестокий, чем я, и менее озабоченный чистотой.
Вооруженный только голыми руками и решимостью, я вернулся в среднюю комнату люкса.
Ни Датуры, ни Андре.
Никого не обнаружил и в коридоре, где она только что кричала.
Выстрелы заставили ее прибежать с северного конца коридора. Вполне возможно, что и раньше она охраняла северную лестницу, а теперь вернулась на нее.
Я посмотрел на южную лестницу, но если Андре где-то и поджидал меня, то именно там. У меня была решимость, у Андре — мышцы, и, если бы нам пришлось вступить в кулачный бой, он превратил бы меня в кашу-размазню.
Датура не знала, где я нахожусь, когда кричала, стоя в этом самом коридоре. Не знала наверняка, что я ее слышу. Но насчет своих планов она сказала правду: никаких поисков, одно лишь терпение, расчет на обратный психологический магнетизм.
Глава 48
Лестницы и лифтовые шахты ничем мне помочь не могли, оставалось только понять, какие возможности может предложить двенадцатый этаж.
Я подумал о килограмме гелигнита, или как он там назывался в наши дни. Такого количества взрывчатки вполне хватило бы для того, чтобы превратить в груду развалин большой дом, и, уж конечно, оно могло сослужить хоть какую-то службу молодому человеку, оказавшемуся в столь отчаянном положении, как я.
Хотя меня не обучали обращению со взрывчатыми веществами, я обладаю сверхъестественными способностями. Да, благодаря моему дару я попал в эту передрягу, но он же мог вытащить меня из нее, при условии, что не погубит.
У меня также была американская душа, для которой не существовало непреодолимых препятствий, и этот фактор не следовало недооценивать.
Согласно историческим фактам, почерпнутым мною из кинофильмов, Александр Грэм Белл, повозившись с банками и проволокой, изобрел телефон с помощью своего помощника Ватсона, который также помогал раскрывать преступления Шерлоку Холмсу, и достиг большого успеха, несмотря на то что девяносто минут куда менее талантливые люди шпыняли его и говорили «нет».
Точно такие же неталантливые люди шпыняли и говорили «нет» Томасу Эдисону, еще одному великому американцу, который изобрел лампу накаливания, фонограф, первую кинокамеру для звукового кино, алкалиновую батарейку и много еще чего все за те же девяносто минут и при этом выглядел, как Спенсер Трейси.
В моем возрасте, тогда Эдисон выглядел, как Микки Руни, он уже изобретал полезные вещи и научился игнорировать негативизм тех, кто говорил ему «нет». Эдисон, Микки Руни и я были американцами, отсюда следовал вывод: повозившись с компонентами развалившейся бомбы, я мог собрать более-менее полезное оружие.
А кроме того, другого выхода я не видел.
Осторожно пройдя основным коридором и нырнув в номер 1242, где держали Дэнни, я включил фонарик, чтобы обнаружить, что Датура забрала взрывчатку. Может, не хотела, чтобы она попала мне в руки, может, собиралась как-то использовать, может, из сентиментальных побуждений, дабы сохранить как сувенир.
Я не видел особого смысла в том, чтобы размышлять над причиной, заставившей Датуру забрать взрывчатку, поэтому выключил фонарик и переместился к окну. При слабом свете уходящего дня занялся спутниковым телефоном Терри, который Датура дважды хряпнула о каменную панель вокруг раковины.
Когда откинул крышку, экран осветился. Я бы обрадовался, если бы увидел логотип оператора, узнаваемую картинку, какую-нибудь информацию. Вместо этого видел синевато-желтый прямоугольник.
Набрал семь цифр, номер мобильника чифа Портера, но они не высветились на экране. Я все равно нажал на кнопку «SEND» и прижал телефон к уху. Ничего не услышал.
Если бы я жил на столетие раньше, то принялся бы возиться с детальками и проводочками в надежде получить на выходе что-нибудь работоспособное, но в наши дни коммуникационная техника слишком уж сложная.
Разочаровавшись в номере 1242, я вышел в коридор. Через открытые двери номеров в него теперь попадало куда меньше света, чем даже полчаса тому назад. В коридоре, похоже, стемнело бы за час до того, как сумерки наступили за пределами отеля.
Меня не оставляло пренеприятное ощущение, что за мной постоянно наблюдают, а потому, пусть я ничего не мог разглядеть на расстоянии пары шагов, в коридоре фонарик я не зажигал. У Андре и Датуры было оружие. Свет фонаря превратил бы меня в мишень.
А вот в каждом номере, закрыв за собой дверь, я полагал, что включенный фонарик опасности не представляет. Некоторые из номеров я осмотрел раньше, когда искал место, где смог бы спрятать Дэнни. Тогда не нашел в них то, что искал, и теперь эти номера тоже ничем меня не порадовали.
Где-то в глубине сердца (в уголке, в котором до сих пор жила вера в чудеса) я надеялся найти чемодан давно умершего гостя, который привез с собой заряженный пистолет. Хотя я согласился бы и на
