резными наличниками, безликом, как окружавший его туман. На переднем крыльце не было кресла-качалки или какой-то другой мебели, на участке не горели декоративные фонари, заднее крыльцо я нашел таким же пустым, как и переднее.
Не светилось ни одного окна. Под навесом, который заменял гараж, не стоял автомобиль.
У двери черного хода я достал из бумажника ламинированное водительское удостоверение Сэма Уиттла и воспользовался им, чтобы открыть врезной замок. Защелкнули его только на собачку, которую я и оттер пластиком. Дверь подалась внутрь, с легким скрипом петель.
Я задержался на крыльце, позволив туману опередить меня, чтобы исследовать кромешную тьму в доме, прислушиваясь к звукам, которые мог бы издавать затаившийся в доме человек, скажем, переминаясь с ноги на ногу и дожидаясь, когда муха залетит в паутину.
С опаской я переступил порог. Дверь оставил открытой, на случай быстрого отступления.
Электронные часы на плите и микроволновке не остановились за минуту до полуночи, но зеленые прямоугольники циферблатов не разгоняли темноту.
Я ощутил запах виски, понадеялся, что он не долетает до меня с дыханием человека, поджидающего дорогого гостя с пистолетом в руке.
Задержав дыхание, ничего не услышал… может, лишь убедился, что дыхание задержал и другой человек.
Наконец я решился. Закрыл за собой дверь.
Будь кто-то в комнате, он бы в этот самый момент включил свет, и я бы увидел свою судьбу в стволе его пистолета.
Возможно, я причинил Человеку-фонарю больший вред, чем он — мне, вот ему и потребовалось посетить больницу. Наложение самих швов много времени бы не заняло, но вот заполнение бесконечных бумаг, формуляров, разрешений и освобождений от ответственности потребовало бы пару часов. В любом случае он мог вернуться домой очень и очень скоро.
Дав себе слово покинуть чужой дом через пять минут, а то и раньше, я включил фонарик Аннамарии, с помощью которого освещал ей путь из квартирки в гараж.
Сузив луч до щелки между пальцами, повел им по комнате, точнее кухне, слева направо. На четвертом проходе полоска света обнаружила источник запаха виски.
Бутылка «Джека Даниэлса» и стакан стояли на кухонном столе. Крышку с горлышка сняли, а в стакане остался бурбон, похоже разбавленный растаявшим льдом.
Второй стакан лежал на боку. На столе поблескивала маленькая лужица разлитого бурбона.
Улики свидетельствовали о том, что Уиттл вернулся домой после того, как очнулся, но уходил в такой спешке, что не успел вытереть стол.
Два стула от стола отодвинули. У парочки, сидевшей за столом, не нашлось времени на то, чтобы поставить стулья на место.
Под столом лежали расшнурованные мужские полуботинки, один — на боку. Уиттл мог переодеть обувь, прежде чем уйти. А мог находиться в доме.
Поскольку виниловые шторы плотно закрывали окна, я перестал перекрывать пальцами луч фонаря.
Узкий коридор привел меня из кухни в гостиную, где стояла обшарпанная мебель. Произведения искусства не украшали стены, задернутые шторы гарантировали, что с улицы света фонаря не увидят.
В доме я находился примерно минуту.
Из гостиной попал в кабинет, где нашел диван, стол, книжные полки. И здесь шторы не позволяли полюбоваться ночью.
На столе ничего не было. Как и на книжных полках.
Я заподозрил, что этот дом сдавали в аренду вместе с мебелью, и Сэм Уиттл, прожив в доме несколько недель, не собирался обосноваться здесь надолго.
Тем не менее я хотел заглянуть в ящики столов и комодов, но лишь убедившись, что Уиттла в доме нет, бодрствующего или спящего.
В последней комнате постель перевернули, подушка валялась на полу.
На ковре извивался наполовину раздавленный земляной червь. Должно быть, попал сюда на чьем-то ботинке или штанине. Если бы побыл в доме чуть дольше, то уже умер бы.
Снаружи послышался шум двигателя грузовика, который медленно, но верно приближался. Я тут же выключил фонарь, несмотря на задернутые шторы спальни.
Грузовику потребовалась целая вечность, чтобы проехать мимо дома, но в конце концов шум двигателя затих.
Когда я включил фонарь, умирающий червь практически перестал извиваться.
Хотя дом не поражал размерами, я чувствовал, что нахожусь очень уж далеко от двери, чтобы быстро его покинуть.
Я опять погасил фонарь, раздвинул шторы, отцепил защелку. Опасаясь, что дерево разбухло от избытка влаги, приподнял нижнюю раму. Убедился, что движется она легко и практически бесшумно.
Закрыл окно, но ставить на защелку не стал. Сдвинул шторы, прежде чем включил фонарь.
Прошло уже две минуты.
Очень мне не хотелось поворачиваться спиной к закрытым сдвижным дверям стенного шкафа.
Однако интуиция повела меня к ванной. Темная щель под дверью говорила о том, что свет там не горит и в темноте мог затаиться враг. Но я бы не выжил, если б не доверял интуиции.
Когда взялся за ручку, по спине пробежал холодок, от копчика до верхнего позвонка, словно червь зашевелился в той самой оси, на которой вертелась моя голова.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я поднял левую руку, через свитер и футболку нащупал колокольчик, висевший на серебряной цепочке.
Повернул ручку. Дверь открывалась в ванную. Никто не выскочил из нее и не ударил меня.
Луч фонаря осветил ванную комнату из 1940-х годов: белая керамическая плитка на полу, узор из зеленоватых плиток, щели между плитками темные от въевшейся грязи. На стенах все наоборот — белый узор на зеленом фоне.
Напротив двери — зеркало, в нем мое отражение, подсвеченное лучом фонаря, бьющим в пол.
Слева — душевая кабина с дверью из матового стекла с алюминиевым каркасом.
Справа — ванна, в ней мертвец, тот самый Человек-фонарь.
Шок от такого открытия на какие-то мгновения обезоруживает, и это самый удачный момент, чтобы нанести удар. Я вновь посмотрел в зеркало и с облегчением увидел, что за моим отражением никого нет.
Разделяя с трупом столь маленькое пространство, я бы предпочел добавить света. Убедившись, что единственное в ванной окно закрыто ставней, рискнул включить верхний свет.
Сэм Уиттл умер сидя. И остался в таком положении, потому что зацепился воротником за вентиль горячей воды. Голова свесилась налево.
Широкая полоса липкой ленты заклеивала рот, под ней что-то бугрилось, вероятно тряпка. Они сунули ему в рот кляп, потому что убили не сразу.
Руки связали вместе перед ним, так же как и лодыжки босых ног.
Судя по количеству вылившейся крови, ему по разу выстрелили в каждую ногу, потом — в каждую руку и (после того как он какое-то время извивался на манер земляного червя в спальне) последнюю пулю пустили в лоб.
В ванне он выглядел таким же страшным, как и любое варево в котле ведьм.
Кровь натекла на левый глаз, а вот в правом, который смотрел на меня, читалось изумление. Должно быть, точно так же он смотрел и на своего убийцу. Никак не ожидал, что найдет смерть от руки того, кто его убил.
Сколько бы трупов ни доводилось находить человеку (а я нашел их гораздо больше, чем обычный повар блюд быстрого приготовления), всякий раз после такой находки голова начинает работать быстрее и обостряются все чувства.
Прошло почти три минуты.
Вновь посмотрев в зеркало, я увидел позади себя мужчину. Пригнулся, развернулся и ударил.
