а больше, нежели конституция. По крайней мере, ее знала мужская половина народа. А кто знал или знает конституцию? Конституция, гражданский кодекс, уголовный — все меняется. Сегодня у нас общенародная собственность священна и неприкосновенна, завтра — частная. Сегодня за педерастию судят — завтра она узаконена как одно из прав человека.
Все меняется в истории народов: нравы, власть, общественный строй, законы. Все — кроме одного: места под солнцем. А за него надо воевать, его надо защищать и отстаивать. Для чего всегда нужна армия. А для армии всегда нужна присяга. Без конституции мы жили аж до XX века. А без армии и присяги — не могли. Она была основным законом нашей истории. Нарушение присяги не только в сталинские, но и в романовские времена считалось не только государственным преступлением, но и грехом, бесчестием. Ты помнишь, друг мой, как старый воин — дворянин, отец Петра Гринева в «Капитанской дочке», получив ложную весть о том, что его сын перебежал к Пугачеву, в отчаянье кричит своей жене: «Сын мой участвовал в замыслах Пугачева! Боже праведный, до чего я дожил. Государыня избавляет его от казни! От этого разве мне легче? Не казнь страшна; пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым. Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с убийцами, с беглыми холопьями!.. Стыд и срам нашему роду!..»
Так что изменившие во время войны присяге Андрей Власов и Швабрин — так же как Андрей Курбский, гетман Мазепа, Андрей Бульба — принесли «стыд и срам» и своему роду, и своему народу.
А помнишь последнюю фразу из власовского «Смоленского воззвания»: «Да здравствует русский народ, равноправный член семьи народов новой Европы». Если ты сам не догадываешься, то объясню тебе, что под «семьей» подразумевалась «Новая Европа», объединенная властью фюрера, то есть «тысячелетний рейх». Вот какому новому мировому порядку давал клятву верности Власов с его триколором. Фашистской Европе он присягал.
Правда, проницательный фюрер знал цену своему русскому слуге, и когда он размышлял о сдавшемся в плен Сталину Паулюсе, то, предполагаю, невольно имел в виду и сдавшегося в плен ему, Гитлеру, Власова: «Что такое жизнь… Отдельная личность должна умереть, что остается от отдельного человека? Это народ… Мне потому так досадно, что из-за одного-единственного слабовольного, бесхарактерного человека перечеркнуто мужество многих солдат…»
Гитлер не доверял Власову не только потому, что Власов был русским, а еще и потому, что он по натуре был предателем, всегда спасавшим свою шкуру. И фюрер оказался прав, потому что Власов, клявшийся бороться «под высшей командой Адольфа Гитлера», вскоре предал и его, сдавшись в плен американцам… Неправду ты, друг мой, написал о Власове, неправду пишешь и о Георгии Жукове: будто бы осенью 1941 года Сталин уже завидует Жукову и начинает побаиваться его славы:
«Но слишком он стал популярным, «народным богатырем», ну что ж! мы в круг заполярный на отдых его пошлем…». Жуков стал по-настоящему популярным лишь в конце войны. Нехорошо так искажать историю. Всеми мыслимыми наградами Сталин наградил Жукова в течение войны, доверил ему штурм Берлина, доверил подписать Акт о капитуляции Германии, доверил принимать знаменитый Парад Победы в Москве, а ты все долдонишь эмигрантскую злостную байку о том, что вождь уже в 1941 году начал опасаться популярности Жукова!
А сколько всяческой другой «чернухи» о нашей истории рассыпано в твоей поэме:
Создали нэп и заменили продразверстку продналогом именно для того, чтобы обеспечить себя хлебом, чтобы крестьянин после «военного коммунизма» вздохнул и получил стимул сеять больше хлеба и больше продавать зерна, что и произошло. И во время нэпа никакой необходимости «гнать транспорты зерна из-за моря» у нас не было.
Возможно ли было это? В 20—30-е годы Китай был разорван на части гражданской войной и японской оккупацией, его как государства просто не существовало, и никаких торговых отношений со страной, находящейся в таком положении, и быть не могло. А вот еще одна клюква:
Опять неправда. Он был прагматичный и трезвый политик, который сам остужал горячие головы в своем окружении, требовавшие захватить Босфор, Константинополь, взять под сферу своего влияния Грецию и т. д. Есть исторические документы, подтверждающие разумную осторожность Сталина в этих вопросах… Для чего он яростно и настойчиво требовал от союзников открытия Второго фронта? Для того, что ли, чтобы схлестнуться с ними в борьбе за обладание Западной Европой и за выход к Ла-Маншу?
В завершение хочу сказать вот что. Ты имеешь полное право не любить и ненавидеть Сталина, поскольку в его время твои родители были арестованы и расстреляны, а сам ты молодым человеком в начале войны попал в плен. Неудачи первого этапа войны — также можно списать на Сталина, хотя, на мой взгляд, наш противник, мобилизовавший на борьбу с СССР все экономические и человеческие ресурсы Европы, был просто сильнее нас. (Так же, как Наполеон был сильнее России Александра I. Но не позорить же царя Александра за то, что допустил супостата до Москвы и сдал ему священный русский город!)
Но, имея право на ненависть, ты не имеешь права на злобную ложь, или, мягко говоря, на неправду. Нельзя питать свое творчество из жалких и лживых пропагандистских эмигрантских источников, в них много чувств, но мало правды. А всякой неправдой в своих стихах ты не только вносишь сумятицу в головы своих слушателей и читателей (ты же не простой человек, а поэт! историк!), но и вредишь своей родине — России, в любви к которой так истово клянешься в тех же своих стихах и поэмах… Искажая прошлое, мы обречены вечно блуждать на путях к будущему.
Мы жили в такую эпоху, когда тенденциозная пропаганда лилась с обеих сторон мутными потоками, и с вашей стороны поток был не слабее. Но мы, русские патриоты, должны соблюдать честь и достоинство, нам верят люди, и преступно навязывать им прямую ложь или даже невольные заблуждения.
Вообще, эмиграции нашей давно пора понять, что антиисторические, грязно сработанные фальшивки о советской эпохе вроде сочинений некоего Ушкуйника, или профессора Конквеста с его «Большим террором», или нашего запуганного до смерти историка Мельгунова с «Красным террором» полны слухов, сплетен, легенд, газетных уток, наветов, «фактов», почерпнутых из разговоров, и никак нельзя изучить XX век по ним. Это не история, а почти бульварная литература
В модной среди второй волны эмиграции примитивно-антисемитской книге Ушкуйника «Каган и его Бек» я, к примеру, обнаружил вот такого рода анекдотические сведения, которыми до сих пор питаются умы наших патриотов-невозвращенцев:
«Этнический состав советского правительства перед Второй мировой войной: из 500 83 % были иудеи, 5 % русских, 4 % латыши».
Следует ссылка на книгу А. Дикого «Евреи в России и в СССР». Но Дикой, во-первых, не был настоящим историком, а во-вторых, цифры эти он относит к первым годам советской власти. К концу 30-х годов они были совсем другие уже не в пользу евреев, благодаря 1937 году. А вот примеры еще более
