Саджо и Шепиэн ловили каждое слово гостя и просто не верили своим ушам. Они всегда думали, что индейцы забытый народ, что, с тех пор как у них отняли землю, никого больше не интересует, как они живут. Дети поверили, что незнакомец действительно друг, хотя кожа его там, где не тронуло ее солнце, была совсем белая, а глаза не черные, как у индейцев, а голубые, как небо в яркий полдень.
Чилеви в это время был в палатке; он высушил свою шерстку после купания и уже причесался, как вдруг услышал голоса; он сразу догадался, что кто-то пришел в гости, и прибежал посмотреть, в чем дело. Увидев незнакомца, он направился к нему знакомиться прямо через скатерть, разостланную на земле; пробрался между посудой, уселся перед гостем на задние лапки и стал внимательно его рассматривать. Бобренок, вероятно, решил про себя, что у такого большого друга можно получить изрядный кусочек хлеба. Как бы там ни было, но гость, видно, приглянулся маленькому бобру, потому что тот начал кивать головой взад и вперед, из стороны в сторону и покачиваться всем телом, как делал это раньше, танцуя, а потом опрокинулся на спину прямо на тарелки и давай кататься и валяться с боку на бок. Загремела, зазвенела посуда, что-то пролилось, чашки и тарелки полетели во все стороны, и Саджо поспешила сунуть бобренку большой ломоть хлеба, надеясь, что он удалится в палатку и там пообедает.
Но на этот раз зверька не удалось подкупить — наверно, ему не хотелось оставлять приятное общество, — и он уселся тут же, взял в лапки хлеб и начал уплетать его, поглядывая одним черным глазом на незнакомца.
Чилеви исполнил свой смешной танец в первый раз, с тех пор как увезли Чикени. И Саджо истолковала это как очень хорошую примету и еще крепче поверила, что все кончится как нельзя лучше. Золотые Кудри, которому еще никогда не приходилось видеть такое потешное зрелище, хохотал от души. Зазвенел и детский смех Саджо, и даже Шепиэн, на минуту забыв свои заботы, заразился общим весельем.
Золотые Кудри спросил у детей, как им удалось так хорошо приручить бобренка, в то время как бобры считаются самыми пугливыми зверьками. Юноша уже довольно много знал о бобренке от торговца, но все- таки задал еще много вопросов. И хотя сначала детям не хотелось отвечать, все же в конце концов они рассказали своему новому другу всю историю (он очень хорошо умел задавать вопросы, этот юноша) о том, как Большое Перо спас бобрят от гибели, как потом подарил их Саджо в день рождения, как вышло, что их назвали Большая Крошка и Маленькая Крошка. Дети рассказали ему и о печальной разлуке, о том, как все тосковали, а потом отправились на поиски и чуть не погибли в пути во время страшного лесного пожара. В заключение Шепиэн добавил, что должен найти работу, потому что нужны деньги на билет, иначе не доберешься до города. И еще нужны деньги, чтобы выкупить Чикени.
Золотые Кудри слушал рассказ детей улыбаясь, но под конец улыбка сошла с его лица. Он знал, как трудно найти работу для Шепиэна, но мальчику ничего об этом не сказал. Он протянул руку, чтобы погладить мягкую, шелковистую шерстку бобренка, и сказал по-английски, словно разговаривая сам с собой:
— Значит, это Большая Крошка, а Маленькая Крошка далеко в городе. И эти дети... Этого нельзя допустить!
Он украдкой взглянул на Саджо, потому что заметил, что она снова накинула на голову соскользнувшую на плечи шаль, и увидел, как две большие слезы медленно скатились по щекам девочки, сколько она ни старалась удержать их.
Гость встал, собираясь уходить.
— Я ваш друг и друг вашего отца, — сказал он. — Завтра я вернусь сюда, и мы снова вместе пообедаем. Быть может, мне удастся рассеять тучу, которая нависла над вами. Я в этом не уверен, но обещаю сделать все возможное. Моя работа и состоит в том, чтобы сгонять туман с лица солнца — оно должно светить всем нам.
С этими словами он ушел, помахав детям рукой на прощание.
Сразу после своего возвращения в поселок Золотые Кудри зашел в контору торговца, и они долго беседовали. Когда юноша вышел оттуда, в руках он держал большой лист бумаги, на котором было написано: «Внимание». Этот лист он прибил гвоздиками на дверях конторы. Туристы всё еще прогуливались по поселку и, увидев, как молодой человек вешал объявление, решили узнать, что там было написано. Они прочли о том, что всех просят прийти на очень важное собрание, которое состоится в четыре часа дня в индейской школе на холме позади конторы. Вполне понятно, что в этом небольшом поселке новость быстро облетела всех; и так как ничего более интересного не предвиделось, а озабоченный на вид юноша заинтриговал людей своим объявлением, то на собрание пришли все, кто только мог.
Комната была маленькая, и некоторым пришлось стоять снаружи и слушать под окном или у дверей. Белокурый молодой человек стоял на учительской кафедре, и, когда все успокоились, он начал говорить.
Сначала было слышно перешептывание, кашель и шарканье ног, но все это скоро замерло, и люди слушали — слушали затаив дыхание. Юноша поведал людям историю, совсем не похожую на ту, которую они рассчитывали услышать, историю, какой им никогда еще не приходилось слышать. И надо сказать, что молодой человек покорил своих слушателей.
В комнате водворилась тишина, не было слышно никаких других звуков, кроме его голоса. Он рассказывал людям про Саджо и Шепиэна и их двух бобрят, про Маленькую Крошку и Большую Крошку.
Под конец он сказал:
— ...потому что на нас всё еще лежит забота о братьях. Мы должны помнить, что эти дети не остановились перед страшной опасностью в дремучем лесу, они проявили такую отвагу, на которую вряд ли был бы способен кто-нибудь из нас, и пусть цвет их кожи немного, отличается от нашего, пусть они говорят не на нашем языке, а их обычаи не наши обычаи, все равно мы — вы и я, — мы должны позаботиться о них. Ведь это не просто два маленьких индейца — это очень несчастные дети. И кто знает, быть может, их суждения совершенно верны: возможно, эти маленькие зверьки, их друзья, обладают чувствами, которые очень похожи на наши. Позвольте мне сказать в заключение, что когда вы будете выходить из дверей, то справа увидите большую жестяную кружку фирмы Хадсон-Бэй. Как насчет этого, друзья?
Когда юноша кончил свою речь, по комнате прокатился тихий гул голосов. Все, казалось, сразу захотели говорить. Дамы восклицали:
— О!!! Это просто невероятно!
— Подумать только: совершенно одни — в такую даль!
— Бедняжки! Через такой ужасный пожар!..
А мужчины встали, засунули руки в карманы и громко заговорили друг с другом.
— Я ни за что не упустил бы такой возможности,— сказал один.
— Где они? — спросил другой.— Нам надо что-нибудь сделать для них.
— Где же находится кружка? — сказал третий.
Как только люди начали выходить через дверь, где стояла кружка, послышался веселый звон монет, похрустывание новых долларовых бумажек и шуршание старых. И там были не только однодолларовые ассигнации — о нет, позвольте мне сказать: там были ассигнации стоимостью и в два доллара, и в пять, а иногда даже попадались и десятидолларовые. Были пожертвования и из детских кошельков — дети тоже делились своими небольшими сбережениями.
После всех вышел скупщик пушнины. Когда он подошел к дверям, он оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что никто не смотрит на него, моргнул одним глазом (тем, который был дальше от кружки) и, быстро протянув вперед руку, словно боялся, что кто-нибудь заметит, опустил в кружку туго свернутую пачку бумажных денег, бормоча про себя:
— Вот, Чикави, или Чилаки, или Чикали, или как там тебя звать, — тебе на счастье!
Но загорелый юноша, который все еще оставался на кафедре, не только умел хорошо задавать вопросы и отвечать, не только был прекрасным оратором, но и обладал замечательным зрением. Он все видел.
