берегу. Однако она должна была пройти мимо шлюпки на расстоянии весла или же отвернуть в сторону — потеря времени, которую тот, кто управлял периагвой, не хотел допустить. Офицер поднялся, и, когда периагва приблизилась, стало видно, что в руке он держит пистолет, хотя было ясно, что он прибегает к оружию с неохотой. Моряк в индийском шарфе отступил в сторону, чтобы не загораживать своих попутчиков, и саркастически заметил:
— Цельтесь лучше, сэр! Вы можете найти здесь мишень по вкусу.
Офицер покраснел, устыдившись своего унизительного долга и досадуя на себя.
Однако он овладел собой и приподнял шляпу, приветствуя Алиду, когда периагва победоносно промчалась мимо. Все же первая шлюпка уже достигла берега вблизи пристани. В ожидании периагвы матросы держали весла наготове. Увидев это, паромщик с сомнением покачал головой и взглянул на непрошеного пассажира, как бы желая показать, сколь мало он верит в удачный исход поединка. Но незнакомец сохранял полное спокойствие и принялся высказывать насмешливые замечания относительно морской службы, которую он третировал с такой безрассудной смелостью и которой, по всеобщему мнению, ему было не избежать. Прежним маневром периагва заняла подветренную к пристани позицию и теперь шла по ветру, направляясь прямо к берегу.
— Кораблекрушение и подводные скалы! — воскликнул встревоженный перевозчик. — «Молочница» разобьется вдребезги, если вы поведете ее на эти камни при таком ветре! Ни один лодочник не любит, когда честного человека сажают в трюм крейсера, словно вора за решетку, но раз дело идет о сохранности носа «Молочницы», ее владелец не может стоять в стороне и безучастно наблюдать за происходящим!
— Ни единой ссадины не появится на ее красивом носике, — ответил невозмутимый моряк. — Спускай паруса, мы пройдем вдоль берега к той пристани. Было бы невежливо, джентльмены, обращаться с нашей дояркой бесцеремонно, после того как она проявила такую поворотливость и быстроту эволюций. Ни один танцор на острове не сплясал бы джигу лучше под музыку трехструнной скрипки.
К этому времени паруса были спущены, и периагва заскользила к причалу по инерции, держась на расстоянии пятидесяти футов от берега.
— Каждому судну отпущено свое время, как и веем смертным, — продолжал загадочный моряк, опоясанный индийским шарфом. — Если человеку придется принять внезапную смерть, он сойдет в могилу без отпеваний и молитв прихожан; водянка у человека — все одно что пробоина в днище корабля; подагра и ревматизм — сломанный киль и разболтанные шпангоутыnote 42; несварение желудка — перекатывающийся в трюме груз и неукрепленные пушки на палубе; смерть на виселице — ссуда под залог судна вместе с издержками на адвоката; вы можете сгореть при пожаре, утонуть, умереть от нудных проповедей и покончить с собой, а у нас это — беспечный пушкарь, подводные скалы, плохие маяки и неумелый капитан.
И, прежде чем кто-либо догадался о его намерении, этот загадочный человек соскочил с борта судна на выступающий из-под воды камень, над которым перекатывались волны, и оттуда, прыгая с одного камня на другой, благополучно добрался до берега. Через минуту он уже скрылся между домами селения.
За этим последовало прибытие периагвы к пристани и возвращение на крейсер шлюпок с раздосадованными матросами.
Глава V
О л и в и я. Записка в самом деле от него?
Ш у т. Да, госпожа.
Если бы мы умолчали о том, что Алида де Барбери, покидая пристань, обернулась, чтобы посмотреть, последовала ли шлюпка капитана Ладлоу примеру двух других, мы погрешили бы против истины и изобразили девушку менее кокетливой, чем она была на самом деле. К великому неудовольствию олдермена, которого нисколько не интересовали чувства его племянницы, шлюпка капитана неторопливо приближалась к берегу, словно молодому моряку были безразличны результаты погони.
Высоты острова Статен век назад, так же как и в настоящее время, были покрыты порослью невысоких деревьев. Среди этой скудной растительности в разных направлениях тянулись пешеходные тропы, выходившие из небольшого поселка, расположенного на территории карантина, и, чтобы не заблудиться в этом лабиринте, требовался опытный проводник. Однако достопочтенный бюргер, казалось, вполне годился для этой роли; двигаясь с необычным для него проворством, он привел своих спутников в лес и, часто меняя направление, так запутал их, что вряд ли они смогли бы самостоятельно выбраться оттуда.
— Тучи и тенистые беседки! — воскликнул Миндерт ван Беверут, избежав, к собственному удовольствию, воображаемого преследования. — Маленькие дубки и зеленые сосны весьма приятны в июньское утро. В «Сладкой прохладе», дорогой патрон, вы найдете вдоволь горного воздуха и морских бризов, которые возбудят ваш аппетит. Алида может подтвердить, что один глоток этого эликсира румянит щеки лучше, чем все примочки и притирки, изобретенные ради того, чтобы терзать мужские сердца.
— Если «Сладкая прохлада» изменилась так же, как ведущая туда дорога, то я вряд ли отважусь подтвердить то, чего не знаю, — ответила прекрасная Барбери, тщетно косясь в сторону залива.
— Ах, эти женщины! Суета сует, и только! Лишь бы себя показать и на других посмотреть, вот и все их стремления! Нам куда удобнее идти лесом, чем вдоль берега, ну а чайки и бекасы пусть уж как-нибудь обходятся без нашей компании! Умный человек должен избегать соленой воды и всех, кто имеет к ней отношение, за исключением тех случаев, когда они служат для удешевления торговли и ускорения перевозок, не так ли, господин ван Стаатс? Ты еще поблагодаришь меня за заботу, дорогая племянница, когда мы взберемся на утес, прохладный, словно тюк с не траченной молью пушниной, а красивый, как голландский тюльпан, на котором еще серебрится роса.
— Ради этого можно согласиться идти туда даже с завязанными глазами, милый дядюшка. Но хватит об этом, Франсуа, fais moi le plaisir de porter ce petit livre, — обратилась она к своему камердинеру, — malgre la fraicheur de la foret, j'ai besoin de m'evanternote 43.
Камердинер поспешно взял книгу, опередив запоздалое проявление вежливости со стороны патрона, и, поняв по раздосадованному взору и разрумянившимся щечкам своей молодой хозяйки, что ее снедает скорее внутренний, чем внешний жар, деликатно прошептал:
— Que ma chere mademoiselle Alide ne se fache pas! Elle ne manquerait jamais I'admirateurs, dans un desert. Ah! si mam'selle allait voir la patrie de ses ancetresnote 44.
— Merci bien, mon cher; gardez les feuilles fortement fermees. Il y a des papiers dedansnote 45.
— Мосье Франсуа, — произнес олдермен, своим грузным телом бесцеремонно оттесняя от племянницы ее по-родительски заботливого служителя и делая знак остальным, чтобы они продолжали путь. — Мосье Франсуа, хочу сказать тебе по секрету несколько слов… За свою полную забот и, надеюсь, не бесполезную жизнь я пришел к выводу, что верный слуга всегда бывает добрым советчиком. После Голландии и Англии, двух великих торговых держав, и обеих Индий, которые необходимы нашей колонии, при всей моей естественной привязанности к стране, в которой я родился, я всегда считал Францию неплохой страной. Думаю, мосье Франсуа, что только нелюбовь к морю помешала вам возвратиться на родину после кончины моего зятя.
— А также мой привязанность к мамзель Алида, если позволите, мосье…
— Ваша привязанность к моей племяннице, любезный Франсуа, не вызывает сомнений. Она так же верна, как векселя Кроммелина, ван Стоппера и ван Гелта из Амстердама. Ах, Франсуа, Франсуа! Моя племянница свежа и цветет, как роза; она барышня исключительных достоинств! Как жаль, что она чуть своевольна — недостаток, бесспорно унаследованный ею от нормандских предков, ведь в моей семье всегда прислушивались к голосу разума.
Нормандцы же, как свидетельствует осада Ла-Рошелиnote 46, упрямый народ, и по их вине недвижимость города понесла большой ущерб.
— Тысяча пардон, мосье Беверут. Она прекраснее розы и совсем не своеволен! К тому же ее украшай благородный кровь ее предков.
— Такие же рассуждения были слабостью моего зятя Барбери, но они и не прибавили ни гроша к его состоянию. Лучшая кровь, Франсуа, та, которая хорошо питается. Родословное древо самого Гуго Капетаnote 47 зачахло бы, не будь мясников, а мясники захирели бы, не будь
