— Разочаруются? — Он посмотрел на нее с недоверием. — Вы, должно быть, шутите.
Белла вдруг поняла, какой низкий вырез у ее платья.
— Цветы чудесные, — сказала она, краснея. — Как это вам удалось добыть такую прелесть посреди зимы?
— Опустошил оранжерею моей матери.
— Она не возражала?
— Не знаю. Она в Индии. Надеюсь, ее там проглотит какой-нибудь услужливый тигр, — сказал он, недобро улыбнувшись.
Белла хихикнула.
— Она вам не нравится?
— Не очень. А вы ладите с родителями?
— Они умерли, — бесстрастно ответила Белла и помолчала, ожидая обычных выражений сочувствия. Они не последовали.
— Вам повезло, — сказал Руперт Энрикес. — Хотел бы я быть сиротой: развлекайся сколько душе угодно и никого не бойся.
У него была забавная манера говорить: весьма ядовитые слова прозвучали совсем безобидно. Тем не менее, подумала она, он испорченный мальчишка. Он может быть и безжалостным, если пожелает.
Он взял со стола стакан.
— Сегодня вы играли даже лучше, чем обычно.
— Вам не надоело смотреть один и тот же спектакль много раз подряд?
Он усмехнулся.
— Это же не какой-нибудь фарс на Уайтхолле[3]. Единственное, из-за чего я так часто сюда прихожу, — это вы.
В дверь постучали.
— Черт! Надо непременно отвечать? — спросил он.
Это была Куини.
— Я мигом, — сказала ей Белла, а потом, обращаясь к Руперту добавила, — сожалею, но мне надо переодеться.
Он осушил стакан, встал и направился к двери.
— Я вот подумал, не могли бы вы как-нибудь поужинать со мной на следующей неделе?
Сегодня понедельник, подумала Белла. Не очень-то он увлечен, если может потерпеть еще целую неделю!
— Я очень занята, — сказала она, греша против правды.
— Что если во вторник?
— Во вторник вечером я работаю.
— Тогда в среду?
Она помедлила ровно столько, чтобы он забеспокоился, потом улыбнулась:
— Хорошо, это подойдет.
— Не думаю, что вам нравится опера.
— Обожаю оперу, — солгала Белла, твердо решив стоять на своем.
— Отлично. В следующую среду первое представление «Зигфрида». Постараюсь раздобыть билеты.
Уходя, он сказал:
— Сожалею, что мне пришлось знакомиться с вами таким неуклюжим способом, но я не знаю никого из ваших знакомых, кто мог бы представить нас друг другу, еще есть другой способ — это купить театр.
Только потом она поняла, что он шутил только наполовину. Семейство Энрикесов могло бы, не моргнув глазом, скупить все театры Лондона.
Глава вторая
Ровно в половине седьмого вечером в среду он приехал за ней.
— Вы смотритесь великолепно, — сказал он, обходя ее кругом.
— Вы тоже выглядите неплохо.
На нем был темно-серый костюм с красной шелковой рубашкой.
— Вам нравится? — он был польщен. — Мой портной закончил его только в понедельник, поэтому я и не мог пригласить вас на прошлой неделе.
Снаружи их ждал «астон-мартин». Из стереопроигрывателя неслась музыка, обогреватель был включен на полную мощность. Когда они тронулись, Белла незаметно опустила стекло. Ей не хотелось, чтобы от духоты у нее раскраснелось лицо.
Когда они остановились у светофора, Руперт, обернувшись, улыбнулся ей и сказал:
— Вам не следовало заставлять меня так долго ждать встречи с вами. Я так истомился, что стал невыносим для окружающих.
Даже в гуще аудитории первого представления, где бриллианты сверкали инеем, каждый оборачивался в их сторону. Руперт был, по-видимому, знаком со многими, но только кивал, а поболтать не останавливался.
Не прошло и пяти минут после поднятия занавеса, как Белла поняла, что Вагнер — это не для нее. Все эти величественные мужчины и женщины вопили, вытягивая из себя все жилы. Она заглянула в программу и с ужасом узнала, что ей предстоит выслушивать этот кошмар целых три акта.
Первый акт она решила все же как-нибудь вытерпеть. Это было странное ощущение — находиться по другую сторону занавеса.
— Ну как? Вам нравится? — спросил Руперт, пробившись к ней с напитками в антракте.
— О, чудесно, — с энтузиазмом солгала она.
Руперт поглядел на нее с сомнением.
— Ну, не знаю, это какой-то жуткий шум. Как только вам надоест, сразу же скажите, и мы уйдем.
Две серьезного вида женщины с уложенными на голове косами в ужасе обернулись в его сторону.
В течение второго акта Руперт становился все нетерпеливее, однако он успокоился, когда на сцене появилась Брунгильда.
— На вид вылитая моя мать, — громко прошептал он Белле, и она прыснула со смеху.
Какая-то толстая женщина перед ними обернулась и гневно шикнула на них. У Руперта затряслись плечи. Белла упорно старалась смотреть прямо перед собой, но так и не смогла удержаться от хихиканья.
Через минуту Руперт сказал:
— Послушайте, может быть, уйдем?
— Но мы не можем уйти посреди действия.
— Будьте добры, потише, — прошипела толстая женщина.
— Моя жена плохо себя чувствует, — сказал ей Руперт и, взяв Беллу за руку, потащил, ее по ряду, наступая всем на ноги.
Выйдя из театра, они посмотрели друг на друга и взорвались хохотом.
— Кошмар! — сказал он. — Я хотел произвести на вас впечатление, пригласив на первое представление, но похоже оно будет и последним.
Когда они шли между капустных листьев и гнилых яблок, оставшихся от рынка в Ковент-Гардене, он взял ее за руку.
— Вознаградим себя за это хорошим ужином.
Ужинали они в Сохо, в очень дорогом, как поняла Белла, ресторане. Меню с обложкой алого бархата с золотыми кисточками, розовые лепестки в чашках для мытья рук. Они сидели рядом на красной бархатной банкетке как на последнем ряду в кинотеатре.
— Что вам заказать? — спросил Руперт.
— Что угодно кроме селедки.
Он засмеялся.
— А почему не селедку?
— Когда я была ребенком, мать заставляла меня ее есть. Однажды меня заперли в столовой на двенадцать часов.
