способностям, хотя, конечно, сделали все от нас зависящее, чтобы овладеть вами. Но военные законы поневоле очень суровы, и наш главнокомандующий не из тех, кто уклоняется от своих обязанностей.
— Господин капитан, — вежливо, но твердо ответил Рауль, — француз сумеет умереть за свободу и отечество.
— Я в этом не сомневаюсь, господин Ивар, но не вижу необходимости в том, чтобы дело зашло так далеко. Англия так же щедра на вознаграждения, как сильна в мести. Может быть, найдется средство пощадить жизнь такого смелого человека.
— Я не разыгрываю из себя героя, господин капитан, и если окажется какой-нибудь честный выход, то я буду только благодарен.
— Вот это я назову разумным ответом; я не сомневаюсь, что, поговорив откровенно, мы с вами поймем друг друга как нельзя лучше. Гриффин, не хотите ли вина? Надеюсь, что и господин Ивар не откажется? Это хорошее каприйское вино, и оно очень кстати в такую жару.
Гриффин не отказался от предложения, хотя его лицо далеко не выражало того довольства, которым сияла физиономия Куфа. Рауль поблагодарил и с нескрываемым любопытством ожидал дальнейшего объяснения. Куф, несколько смущенный, медлил, но так как остальные молчали, то он начал:
— Да, сударь, Англия умеет карать своих врагов, но она же умеет и прощать их. Это несчастье, что вы попали под суд в военное время.
— На какой выход вы намекали, капитан? Не стану скрывать, что я неравнодушен к возможности сохранения жизни, особенно ввиду позорной смерти.
— Я счастлив, что встречаю в вас такое настроение, господин Ивар! Оно значительно облегчает мне мою тяжелую задачу. Вам, без сомнения, известен характер нашего славного адмирала Нельсона?
— Кому не известно это имя, капитан, — сдержанно возразил Рауль, неудержимо поддаваясь своей естественной ненависти, несмотря на всю опасность своего положения.
— Да, его должны знать. Это железный человек и добивается во что бы то ни стало желаемого, не сходя, однако, с почвы законности. Итак, господин Ивар, говоря прямо, он сильно желает овладеть вашим «Блуждающим Огнем».
— А! — воскликнул Рауль, иронически улыбаясь. — Нельсон не единственный из английских адмиралов, возымевший такое желание. «Блуждающий Огонь» так прекрасен, господин капитан, что у него множество поклонников.
— Но Нельсон один из самых горячих, что значительно облегчает ваше дело. Вам стоит только отдать нам в руки этот люгер, и в обмен вам даруют жизнь и оставят военнопленным.
— И Нельсон уполномочил вас сделать мне подобное предложение? — серьезно спросил Рауль.
— Да, господин Ивар. Обязанный блюсти интересы своего государства, он склонен забыть нарушение вами закона, если ему удастся лишить врага средства вредить его народу. Отдайте ему ваш люгер, и он будет видеть в вас лишь случайного военнопленного. Сообщите нам только место, где он в настоящее время скрывается, а остальное уж мы берем на себя.
— Нельсон, без сомнения, исполняет свои обязанности, — серьезно возразил Рауль. — Его долг охранять интересы английской торговли, и он вправе предложить такого рода сделку; но нам приходится заключать договор не на равных условиях. Нельсон исполняет таким образом свой долг, тогда как я не могу…
— Вы можете сказать нам, какие вы дали распоряжения, оставляя ваш люгер, и где он теперь находится; этого с нас довольно.
— Нет, капитан, я этого не могу. Я не могу сделать того, что покроет меня бесчестьем. Когда дело касается измены, мой язык подчиняется самым суровым, не мною выдуманным, законам!
Если бы Рауль с театральным пафосом произнес эти слова, они не произвели бы впечатления на Куфа; но его спокойный, полный достоинства, убежденный тон обманул ожидания капитана. Никогда не осмелившийся бы обратиться с подобным предложением к морскому офицеру регулярного флота, он не ожидал встретить такую честность у корсара и даже готов был под первым впечатлением разочарования высказать эту свою мысль Раулю, но сдержался из чувства деликатности.
— Вы бы хорошенько взвесили это предложение, господин Ивар, — сказал капитан после довольно продолжительного молчания. — Дело слишком важное, чтобы так легко с ним порешить.
— Господин Куф, я извиняю вас, если вы сами можете себя извинить, — возразил Рауль с суровым достоинством и поднимаясь с места, как бы стремясь показать, что не желает долее пользоваться любезностью искусителя. — Мне знакомо ваше мнение о нас, корсарах; но честный офицер должен очень призадуматься, прежде чем решиться искушать человека нарушить его долг. Тем осторожнее должен был бы действовать честный моряк, когда на карту поставлена жизнь человека и рассчитывают на его подавленное душевное состояние, чтобы пошатнуть его нравственные правила. Но, повторяю, я вам прощаю, если вы себе сами можете это простить.
Куф был сильно смущен; кровь прилила к его сердцу, а затем, казалось, выступила из всех пор его лица. Но он скоро овладел собой и взглянул на дело свойственным ему трезвым взглядом. Он только не в состоянии еще был говорить и прошелся несколько раз по комнате.
— Господин Ивар, — начал он, наконец, когда почувствовал, что может говорить, не выдавая голосом своего волнения, — я чистосердечно прошу у вас извинения. Я вас не знал, иначе не сделал бы вам такого оскорбительного предложения и не унизил бы в своем лице английского офицера. Сам Нельсон менее всего способен оскорбить чувства благородного врага; но мы вас не знали. Не все корсары держатся вашей точки зрения, откуда и произошла эта ошибка.
— Вот вам моя рука, — отвечал Рауль, искренне протягивая ему руку, — мы с вами, капитан Куф, должны были бы встретиться каждый на своем корабле в честном бою за интересы наших отечеств. Каков бы ни был результат этого боя, но он послужил бы залогом вечной дружбы между нами. Я прожил достаточно долго в Англии, чтобы убедиться, как у вас плохо понимают нас, французов. Но все равно! Честные люди повсюду поймут друг друга, и мы с вами будем друзьями то короткое время, которое мне еще остается жить.
Куф взял руку Рауля, и слеза скатилась из-под его опущенных век, когда он крепко пожимал ее.
— Это подлое, адское дело, Гриффин, — сказал капитан, — и никогда больше не возьмусь я ни за что подобное, хотя бы мне посулили командование целой эскадрой в награду за него!
— Я всегда думал, что оно не удастся, капитан, и, говоря откровенно, надеялся на это. Простите меня, капитан, но я не могу не высказаться — по моему мнению, мы, англичане, слишком презрительно относимся к другим европейским нациям, и в особенности к французам, чего те вовсе не заслуживают. Я с самого начала предвидел, что искушение будет бесполезно.
Куф еще раз повторил свои извинения, и после взаимного обмена выражениями уважения и дружбы Рауль удалился в свою парусиновую тюрьму, отказавшись от предложенной ему капитаном каюты рядом с его собственной. Гриффин, проводив арестанта, снова вернулся в каюту капитана, и между ними вновь возобновился разговор на ту же тему.
— Вообще это страшно тяжелое дело, Гриффин. Суд над злополучным Раулем Иваром велся вполне правильно, и приговор несомненно соответствовал признанной за ним вине. Но, что хотите, а я верю его искреннему рассказу! Джита — эта девушка, которую он любил — сама чистота и правдивость, а ее слова подтверждают его показания. Даже вице-губернатор и сам старый подеста говорят то же и склонны думать, что только ради нее Рауль заходил в Порто-Феррайо.
— Я уверен, капитан, что Нельсон отсрочил бы казнь или даже дал бы полное прощение подсудимому, если бы ему представить дело в его настоящем виде.
— Вот в этом-то и все затруднение, Гриффин; мы теперь на таком расстоянии от Неаполя, что нет возможности сноситься знаками, а между тем приговор подписан и должен быть приведен в исполнение сегодня же до солнечного заката; теперь уже полдень.
Гриффин вздрогнул — только теперь вполне отчетливо встала перед ним вся затруднительность положения.
— Какое несчастье, капитан! — воскликнул он. — Нельзя ли послать нарочного к адмиралу?
— Что я и сделал. Я отправил к нему Клинча.
— Клинча! Но, капитан, на это нужен расторопный офицер и… трезвый.
— Клинч достаточно ловок, а что до его несчастной склонности, то, я знаю, сегодня с ним этого не
