на палубу “Прекрасной соррентинки” и сам прыгнул туда вслед за ней. Затем, не останавливаясь и не давая Аннине опомниться, Якопо повел ее к ступенькам в каюту, куда она спустилась, удивляясь поведению незнакомого гондольера, но ничем не выдавая своего тайного беспокойства.
Стефано Милано дремал в это время на палубе, завернувшись в парус. Якопо разбудил спящего и подал тайный знак; владелец фелукки понял, что перед ним стоит человек, известный ему под именем Родриго.
— Тысяча извинений, синьор, — сказал, зевая, моряк. — Ну что, прибыл мой груз?
— Не весь. Пока я привез к тебе некую Аннину Торти, дочь старого Томазо Торти, виноторговца с Лидо.
— Матерь божья! Неужели сенат находит нужным выслать эту особу из города так таинственно?
— Да. И придает этому большое значение! Чтобы она не подозревала о моих намерениях, я предложил ей тайно купить у тебя вина. Как мы раньше договорились, теперь твоя обязанность следить, чтобы она не сбежала.
— Ну, это дело простое, — сказал Стефано и, подойдя к дверям каюты, плотно закрыл их, задвинув засов. — Теперь она там наедине с изображением мадонны, и, пожалуй, лучшего случая повторить молитвы ей не представится.
— Хорошо, если ты и дальше ее там удержишь. А теперь пора поднимать якорь и вывести фелукку из толчеи судов.
— Синьор, мы готовы, и на это понадобится не больше пяти минут.
— Поспеши же. Многое зависит от того, как ты справишься с этим щекотливым делом! Скоро мы вновь увидимся. Помни, синьор Стефано, карауль свою пленницу, потому что сенату очень важно, чтобы она не сбежала.
Калабриец сделал многозначительный жест в знак того, что на него-то можно положиться. Как только мнимый Родриго вернулся в свою гондолу, Стефано начал будить матросов, и, когда гондола входила в канал Святого Марка, фелукка калабрийца со спущенными парусами осторожно пробралась между судами и вышла в открытое море.
Вскоре гондола причалила к воротам дворца. Джельсомина вошла под своды и по той же Лестнице Гигантов, по которой она недавно покинула дворец, скользнула внутрь. На посту стоял все тот же алебардщик. Он учтиво обратился к девушке, но не задержал ее.
— Скорее, синьоры, поспешите! — воскликнула Джельсомина, вбегая в комнату, где она оставила своих гостий. — Все может рухнуть по моей вине, и теперь нельзя терять ни минуты. Пойдемте скорее, пока еще ость возможность!
— Ты совсем запыхалась, — сказала донна Флоринда. — Ты видела герцога святой Агаты?
— Ничего не спрашивайте сейчас, идите за мной!
Джельсомина схватила лампу и, бросив на своих гостий взгляд, убедивший их, что следует повиноваться, первой вышла в коридор. Едва ли стоит говорить, что обе женщины последовали за ней.
Они благополучно покинули тюрьму, пересекли Мост Вздохов, ибо ключи от дверей все еще были в руках Джельсомины, и, спустившись по большой дворцовой лестнице, в молчании добрались до открытой галереи. На пути их никто не остановил, и они спокойно вышли во двор с видом женщин, отправляющихся по своим обычным делам.
Якопо ждал их в гондоле у ворот. Не прошло и минуты, как лодка уже мчалась по гавани вслед за фелуккой, чьи белые паруса отчетливо виднелись в лунном свете, то наполняясь ветром, то опадая, когда судно сбавляло ход. Джельсомина с радостным волнением проводила глазами удалявшуюся лодку, а затем, перейдя мост, вошла в здание тюрьмы через главные ворота.
— Ты уверен, что дочь старого Томазо в надежном месте? — спросил Якопо, вновь поднявшись на палубу “Прекрасной соррентинки”.
— Она там, как неукрепленный груз, синьор Родриго, мечется от одной стенки каюты к другой. Но, как видите, засовы нетронуты!
— Хорошо. Я привез тебе другую часть груза. У тебя есть пропуск для сторожевых галер?
— Все в полном порядке, синьор! Разве когда-нибудь Стефано Милане подводил в спешном деле? Теперь пусть только подует бриз и тогда, если бы даже сенат захотел вернуть нас, вся полиция не сумеет догнать нашу фелукку.
— Молодец, Стефано! В таком случае, подымай паруса, ибо наши хозяева следят за фелуккой и оценят твое усердие.
Стефано повиновался, а Якопо тем временем помог обеим женщинам выйти из гондолы и подняться на палубу.
— У тебя на борту благородные синьоры, — сказал Якопо хозяину, когда тот снова подошел к нему, и, хотя они покидают город на время, ты заслужишь одобрение, если будешь угождать им.
— Не сомневайтесь во мне, синьор Родриго. Но вы забыли сказать, куда я должен их отвезти. Ведь фелукка, которая не знает своего курса, подобна сове в лучах солнца!
— Это станет тебе известно в свое время. Скоро явится чиновник республики и даст тебе необходимые указания. Я бы не хотел, чтобы эти благородные дамы узнали, пока они еще не отплыли от порта, что рядом с ними Аннина. Они могут пожаловаться на неуважение. Ты понял меня, Стефано?
— Да что я, дурак или сумасшедший? Если так, то зачем сенат поручает мне такое дело? Аннина от них далеко и там останется. Если синьоры согласятся наслаждаться свежим морским воздухом, они ее не увидят.
— За них не беспокойся. Жители суши тяжело переносят душный воздух каюты. Ты зайдешь за Лидо, Стефано, и подождешь там меня. Если я не вернусь к полуночи, уходи в порт Анкону, там ты получишь новые указания.
Стефано уже не раз исполнял поручения мнимого Родриго, потому он кивнул, и они расстались. Разумеется, беглянкам заранее подробно рассказали, как им следует себя вести.
Ни разу еще гондола Якопо не летела быстрее, чем теперь, когда он направил ее к берегу. Среди постоянно сновавших судов вряд ли кто-нибудь заметил мчавшуюся лодку, и, достигнув набережной Пьяццы, Якопо убедился, что его отплытие и приезд не привлекли ничьего внимания. Смело сняв маску, он вышел из гондолы. Приближался час свидания, которое он назначил дону Камилло, и Якопо не спеша направился к условленному месту.
Выше мы рассказывали, что Якопо имел обыкновение разгуливать поздно вечером около гранитных колонн близ Дворца Дожей. Венецианцы полагали, что он бродит там в ожидании кровавых поручений, как люди, занимающиеся более невинным ремеслом, которые имеют свои определенные места на площади. Завидев браво на обычном месте, осторожные горожане, а также те, кто хотел остаться внешне безупречным, обходили его.
Всеми презираемый и тем не менее почему-то терпимый, браво медленно шагал по вымощенному плитами тротуару, не желая прийти на свидание раньше времени, когда неизвестный ему человек, по виду лакей, сунул в руку Якопо записку и умчался со всей быстротой, на какую только были способны его ноги. Читатель уже знает, что Якопо был неграмотен, ибо в тот век людей его сословия усердно держали в невежестве.
Браво обратился к первому встречному, который, по его мнению, мог прочесть записку. Прохожий оказался почтенным торговцем из дальнего квартала города. Он охотно взял листок и стал добродушно читать вслух:
— “Якопо, я не смогу встретиться с тобой, потому что меня вызвали в другое место”.
Сообразив, кому адресована записка, торговец бросил ее и кинулся бежать.
Браво медленно пошел назад к набережной, раздумывая о столь неудачном стечении обстоятельств, как вдруг кто-то тронул его за локоть. Обернувшись, Якопо увидал человека в маске.
— Ты Якопо Фронтони? — спросил незнакомец.;
— Он самый.
— Можешь ты честно мне послужить?
— Я держу свое слово.
— Хорошо. В этом кошельке ты найдешь сто цехинов.
— А чью жизнь вы оцениваете такой суммой? — спросил Якопо вполголоса.
