Он собрал раскиданную по комнате одежду, взял ремень, на котором красовалась новая пряжка, и, зажав все под мышкой, направился к выходу, но у двери остановился и оглянулся. Сейчас в комнате не было ничего необычного, кроме мокрого пятна на ковре в том месте, где лежала кучка снега. Но мальчика все же знобило, и гораздо сильнее, чем от морозного воздуха, а тошнотворное, опустошающее чувство страха все еще сидело в его груди. Если бы это был всего лишь страх темноты, он ни за что на свете не стал бы искать убежище в комнате Пола. Но Уилл знал наверняка, что не сможет остаться один в своей комнате: пока они убирали с ковра кучку снега, он увидел то, чего не заметил Пол. Невозможно было даже представить себе, что посреди протяжных завываний снежной бури какое-либо живое существо могло произвести тот приглушенный звук удара о стекло, который Уилл услышал за секунду до того, как упала рама. И тем не менее в кучке снега мальчик обнаружил свежее черное перо, выпавшее из крыла грача.
Он снова услышал голос фермера: «Эта ночь будет скверной. А завтрашнее утро и того хуже».
ДEHb ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ
Его разбудили звуки музыки. Мелодичный и живой напев словно манил за собой, звал куда-то. Похожий на перезвон колокольчиков мотив пронизывал золотой нитью радости великолепное исполнение. Тонкое очарование фантазий мальчика было воплощено в музыке, и, проснувшись под эти звуки, он улыбнулся и ощутил настоящее счастье. Но в момент его пробуждения музыка начала стихать, все еще зовя за собой. Когда же Уилл открыл глаза, она и вовсе исчезла.
В его голове продолжал звучать, словно эхо, пульсирующий мотив, но и он очень быстро стих. Мальчик порывисто сел на кровати и вытянул перед собой руки, как будто стараясь удержать мелодию, вернуть ее обратно.
В комнате стояла тишина, не было слышно никакой музыки, и все же Уилл был уверен, что манящий напев – не сон.
Уилл все еще находился в комнате близнецов. Он слышал медленное и глубокое дыхание Робина, доносившееся с соседней кровати. Холодный свет проникал в комнату, огибая края занавесок, однако снаружи не было слышно ни звука – стояло раннее утро. Уилл надел свою помятую одежду, в которой ходил и вчера, и выскользнул из комнаты. Он пересек лестничную площадку, подошел к окну, расположенному в самом центре дома, и посмотрел вниз.
В тот же миг он увидел замечательную картину: хорошо знакомый ему мир в незнакомом свете – все вокруг искрилось белизной. Крыши служебных построек напоминали холмы из-за лежавших на них массивных сугробов, а еще дальше все поля и изгороди слились в одно огромное плоское пространство, белое до самого горизонта. Счастливый Уилл глубоко втянул в себя воздух, испытывая тихое ликование. Затем едва различимо снова послышалась музыка, тот же самый мотив. Мальчик напрасно прохаживался энергичной походкой, будто стараясь отыскать мелодию.
– Ну где же ты?
Музыка затихла. И когда Уилл снова посмотрел в окно, то увидел, что чудесный мир исчез вместе с ней. В одно мгновение картина переменилась. Все по-прежнему было укрыто снегом, как и минуту назад, но не было сугробов на крыше, лужаек и полей. Уилла окружал лишь заснеженный лес, состоящий из массивных деревьев, крепких, как башни, и древних, как горы. Они были покрыты толстым слоем снега, который лежал нетронутым на каждой даже самой тоненькой веточке. Деревья росли очень близко к дому, и Уилл смотрел вперед сквозь верхушки ближайших деревьев; он мог бы вытянуть руку и потрясти их ветви, если бы только осмелился открыть окно. Единственное открытое пространство в этом мире снежно-белых ветвей виднелось далеко на юге, где протекала Темза; Уилл мог видеть излучину реки, напоминавшую одинокую застывшую волну в этом белом океане лесов. Из-за этого причудливого изгиба река казалась гораздо более широкой, чем была на самом деле.
Уилл, завороженный, все смотрел и смотрел, а когда наконец очнулся, то заметил, что сжимает рукой гладкий железный круг на своем ремне. Металл был очень теплым на ощупь.
Он вернулся в спальню.
– Робин, – позвал он громко, – просыпайся.
Но Робин продолжал медленно и размеренно дышать и не шевелился.
Уилл подбежал к следующей двери, ведущей в маленькую хорошо знакомую комнатку, которую они раньше делили с Джеймсом, и, войдя внутрь, сильно тряхнул Джеймса за плечо. Но даже после такой встряски Джеймс лежал неподвижно и, видимо, очень глубоко спал.
Уилл снова вышел на лестничную клетку, глубоко вдохнул и закричал во всю мощь:
– Просыпайтесь, просыпайтесь все!
Он ожидал услышать в ответ какие-нибудь звуки, но их не последовало.
Воцарилась абсолютная тишина, такая же глубокая и бесконечная, как укрывший землю снег; дом и все его обитатели глубоко спали, и их ничем нельзя было потревожить.
Уилл спустился вниз, чтобы надеть ботинки и старый овчинный тулуп, который, до того как перейти к нему, принадлежал двум или трем его старшим братьям по очереди. Затем он вышел на улицу через заднюю дверь, тихонько закрыл ее за собой и остановился, глядя перед собой сквозь поднимавшийся клубами белый пар своего дыхания.
Незнакомый белый мир простерся перед ним, скованный тишиной. Птицы не пели. Садов здесь, в этом лесном царстве, больше не было. Не было ни служебных построек, ни старых, облупленных стен. Только вокруг дома тянулся расчищенный участок, снег на котором был утоптан, а за ним начинались деревья и виднелась узкая дорожка, уходящая прочь от дома. Уилл вышел на тропинку медленно, ступая очень осторожно, чтобы снег не забился в ботинки. По мере того как мальчик удалялся от дома, он чувствовал себя все более одиноким, но тем не менее заставлял себя идти дальше, не оглядываясь. Он знал: если посмотрит назад, то обнаружит, что дом исчез.
Уилл принимал все происходящее без лишних размышлений и вопросов, как будто все это было сном. Но что-то подсказывало ему, что он не спит. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, его сознание было абсолютно ясным.
Этот день ожидал пробуждения Уилла не только с момента появления мальчика на свет, но – как Уилл начал теперь осознавать – и в течение долгих веков до его рождения…
Уилл свернул с белой извилистой тропинки и вышел на дорогу, как будто выстланную снегом и огражденную огромными деревьями. Он посмотрел вверх и сквозь ветви высоко в утреннем небе увидел медленные взмахи крыльев одинокого грача.
