вслушивался в притяжение земли, гибкую, невидимую силу, тянущую его к центру мира. Он поднимал взор и видел, как лениво плывут по небу облака, как купаются в синеве жаворонки, словно волшебным ножом режут воздух ласточки, мечутся и подпрыгивают, преодолевая невидимые преграды, бабочки, как зависают в воздухе стрекозы.
Неужели человек навеки привязан к земле? Говорили, будто когда-то люди даже высаживались на поверхность Луны. Кирон не слишком доверял легенде, но в том, что в былые времена человек наслаждался свободой полета, сомнений не оставалось. И еще насладится, что бы там ни твердили служители Лудда!
Пока же оставалось мучиться, глядя на несущиеся по небу рваные облака, зная, что они состоят из воды, которая значительно тяжелее воздуха, и все равно летят в лазурной выси. Оставалось томиться, наблюдая, как хищные птицы парят, кружатся и, едва качнув крылом, поднимаются выше и выше, постепенно превращаясь в точку.
Кирон сравнивал их легкие движения с исступленными усилиями пчелы, вынужденной так часто махать крыльями, что они становились невидимыми. Гудение тонких мембран напоминало юноше рев старинных моторов, звука которых он никогда не слышал.
Поистине, массу тайн хранят рожденные летать. Поистине, должен тогда существовать и иной способ покорения неба.
Кирон принялся экспериментировать с воздушными змеями. Это не запрещалось учителями. Змеи считались не машинами, а игрушками. Их запускали многие мальчишки - безобидное занятие, хотя для пятнадцатилетнего юноши, которому оставалось меньше трех лет ученичества, конечно, несколько запоздалое.
Видя ветреными осенними вечерами Кирона со шнурком от уходящего в синеву змея, взрослые поднимали брови, удивляясь не высоте полета, а долготерпению мастера Хобарта. Не иначе, как старик впал в детство или в немилость у сеньора Фитзалана; в любом другом случае шалопаю нашлось бы дело посерьезней.
Сверстники реагировали активнее - вовсю потешались, что Кирон воспринимал очень спокойно. Его считали полоумным и называли Кирон Голова-в-Облаках, потому что он постоянно смотрел вверх. Дальше других пошел Эйлвин, ученик мельника.
Широкоплечий, крепкий Эйлвин всегда завидовал Кирону. Причин тому было две. Эйлвин не хотел быть мельником. Он с детства любил рисовать и раскрашивать и больше всего на свете желал стать учеником мастера Хобарта. Кроме того, дело касалось Петрины. Эйлвин был помолвлен с Джоаной, дочерью Лодовика, шорника. В лучшем случае Джоану можно было назвать унылой, лишенной обаяния девушкой. Детей, правда, она должна была рожать хорошо, да и в женских ремеслах была искусна, но к тем девушкам, от которых сердца парней то замирают, то колотятся изо всех сил, Джоана не относилась.
Эйлвин простил бы Кирону то, что он стал учеником мастера Хобарта. Он простил бы ему и то, что его помолвили с Петриной. Но он не мог простить ему и того, и другого. И потому однажды вечером, когда только что сработанный Кироном змей поднялся невероятно высоко, а ничего не подозревавший Кирон старался поднять его еще выше, Эйлвин, отбросив приличия, подскочил к Кирону и перерезал шнур. Ветер был сильный. Змей несколько раз дернулся, как безумный, после чего понесся к югу, в море,
Кирон ошарашенно уставился на Эйлвина.
- Зачем ты это сделал?
- Затем, что ты придурок.
- Разве я не имею права на придурь, если мне так нравится? Эйлвин растерялся, но пути назад уже не было.
- Нет. Ты должен быть таким, как мы все. Запускать змеев можно детям. Мы уже вышли из этого возраста.
- Однако ты еще не вышел из возраста, когда наказывают битьем. Я долго придумывал эту конструкцию. И ты сейчас получишь по заслугам.
- Попробуй, тронь! - завопил Эйлвин. - Давай, попробуй!
Особой уверенности он, впрочем, не чувствовал, хотя и был сильнее Кирона. Но Кирон обладал гибкостью тела и ума - чудесная комбинация.
- Послушай, Эйлвин, - спокойно сказал Кирон, - ты действительно заслужил наказание. Мне жаль.
Юноши стояли друг перед другом. Эйлвин верил в силу и сомневался в тактике; Кирон верил в тактику и не был уверен в силе.
Эйлвин кинулся в атаку. Схватить Кирона покрепче - и дело решено. Но Кирон не стоял на месте. Мощным прыжком он перелетел через голову противника. Эйлвин опешил, обернулся и тут же получил великолепный удар в прыжке.
Искры посыпались у него из глаз, мир погрузился во тьму, и юноша рухнул на землю. Потом зрение вернулось: Эйлвин увидел спокойно ожидающего его Кирона. С яростным криком он вскочил на ноги и снова кинулся на противника, готовый на этот раз к его уверткам. Однако их не последовало. Кирон, похоже, собрался встретить удар плечом, что было, конечно, глупо, учитывая значительный вес Эйлвина. Но в самый последний, удачно выбранный момент Кирон пригнулся. Не сумев остановиться, Эйлвин беспомощно распластался на его спине, и в этот миг Кирон резко выпрямился. Эйлвин перевернулся в воздухе и с тяжелым стуком хлопнулся спиной о землю. Подняться он не смог. Голова раскалывалась, в ушах стоял гул, все тело болело. Кирон стоял над противником.
- Ты жалеешь, что перерезал шнур?
- Да проклянет тебя Лудд! - Эйлвин попытался схватить Кирона за ногу.
Кирон наступил ему на руку, придавив ее к земле.
- Жалеешь?
Эйлвин застонал от боли.
- Будь ты проклят в аду и еще глубже! Я никогда не пожалею! У тебя есть мастер Хобарт, и у тебя будет Петрина. Да покарает меня Лудд, если когда-нибудь... - Эйлвин потерял сознание.
Когда он пришел в себя, Кирон легонько похлопал его по лицу.
- Оставь меня в покое, парень. Ты можешь переломать мне все кости, Кирон Голова-в-Облаках, но я никогда не пожалею о содеянном. Клянусь тебе!
Кирон осторожно помог ему сесть и сам присел рядом.
- Почему ты заговорил о мастере Хобарте и Петрине?
Побледнев, Эйлвин поднял глаза.
- Ты имеешь все, о чем я когда-либо мечтал, - проговорил он, задыхаясь от рыданий. - И все равно играешься как ребенок.
Неожиданно Кирон все понял.
- Ты хочешь рисовать?
- Да, смерть Лудду, я хотел рисовать. Но мне придется только молоть зерно.
- А Петрина? Эйлвин поморщился.
- Можешь радоваться. Я помолвлен с Джоаной.
- Прости меня, - сказал Кирон просто. - Я не знал всех сил.
- Каких сил ты не знал? - ошарашенно спросил Эйлвин.
- Тех, которые заставили тебя перерезать шнур. С Петриной ничего не поделать. Я ее люблю и на ней женюсь. А вот с другим вопросом, может быть, что-нибудь и получится...
- Ничего с этим не получится, - пробормотал Эйлвин. - Мельник не рисует картин, и его ученик тоже. Вот и все.
Кирон улыбнулся.
- Разве есть какой-нибудь закон? Разве сеньор Фитзалан объявил, что, если мельники станут рисовать, их надлежит казнить?
- Ты смеешься надо мной, - проговорил Эйлвин. - А кроме того, кто станет учить меня рисовать? Кто даст мне холст и краски?
- Я.
Эйлвин замер с открытым ртом.
