вопросах.
Капитан приказал подать себе карту и принялся вместе с Хильсоном — так звали младшего помощника — рассматривать ее.
По карте море было свободно во всех направлениях, но так как Марк с еще большей настойчивостью утверждал, что они идут прямо на подводные камни, то капитан согласился приказать бросить лот. Это требовало времени. Надо было лечь в дрейф, разместить людей и разложить лот.
Между тем день угасал с минуты на минуту; моросил мелкий дождичек, еще более увеличивая окружающую темноту. Исследование показало, что на глубине четырехсот футов нет дна, но это обстоятельство еще ничего не доказывало, так как все хорошо знали, что коралловые рифы в океане часто вырастают совершенно отвесной стеной, так что в нескольких саженях от них нельзя даже подозревать их существования А потому после нового совещания со своими помощниками капитан Кретшли решил, что судно будет продолжать свой путь в том же направлении, но на всякий случай, уменьшив парусность. Такого рода полумера, конечно, делала грозившую опасность менее ужасной, но далеко еще не устраняла ее окончательно. Тем не менее опасения Марка отчасти улеглись. Что его особенно смущало, так это непроницаемая мгла, которая окружила их со всех сторон, не позволяя различать поверхности моря даже на расстоянии нескольких сажен от судна. Не имея возможности что-либо видеть, он жадно прислушивался к отдаленному шуму волн и старался уловить в этом шуме признак близости подводных рифов и камней. В нем почему-то упорно держалась уверенность в том, что «Ранкокус», с каждой минутой приближаясь, идет прямо на них. Время подходило к полуночи, и Марк с ужасом думал о том. что сейчас вместо него встанет на вахту Хильсон, который за это время, после вторичного усердного возлияния в честь жены капитана Кретшли, стал совершенно не способен к исполнению своих обязанностей.
Но на этот раз он уже наверняка не ошибался — до слуха его донесся роковой шум, похожий на глухой прибой волн обо что-то твердое, неподвижное. Шум этот доносился теперь не спереди, а с правого борта. Опасность была настолько велика, что Марк счел себя вправе, вопреки полученным им приказаниям, положить руль право на борт и повернуть на другой галс, уходя в противоположную сторону. Долг повелевал ему тотчас пойти и дать отчет о случившемся капитану, но на минуту у него мелькнула мысль никому ничего не говорить, не будить младшего помощника, а остаться самому наверху до утра. Но сознание той страшной ответственности, какую он должен будет принять на себя в случае несчастья, заставило его одуматься, и он нехотя, с тяжелым сердцем направился в каюту.
Разбудить этих двух собутыльников было не так-то легко. Хильсон находился в состоянии, близком к летаргии, но положение было слишком критическое, чтобы долго с ними церемониться, и Марк принялся трясти их изо всей силы.
— Что там еще? — досадливо спросил капитан, протирая глаза.
— Мне кажется, что я слышал шум, указывающий на присутствие рифов и подводных камней на правой стороне, я дал поворот и взял курс на юг.
В ответ на это капитан издал какой-то странный звук, который Марк не знал, как истолковать; неизвестно, было ли то удивление или неудовольствие. Но, видя, что капитан уже совершенно очнулся и готовится идти наверх, Марк счел свое дело сделанным и вернулся к своим обязанностям. Боб также был на вахте, и Марк тотчас же позвал его к себе. Несмотря на разницу в положении между старым матросом и молодым офицером, Марк поддерживал с ним почти дружеские отношения.
— Боб, друг мой, у вас ухо чуткое и привычное, скажите, неужели вы ничего не слышите?
— Прошу извинить, мистер Вульстон, ведь я и тогда, как был с капитаном наверху, тоже видел что-то такое, что очень походило на белую пену, но капитан так громко уверял, что там впереди нет ровно ничего, что я не посмел ему перечить.
— А знаете ли, Боб, что когда вы стоите на вахте, то не сказать того, что вы видите, — большое преступление? — ответил ему Марк.
— Ваша правда, мистер Вульстон, я и сам сознаю, что нехорошо поступил, — да что прикажете делать? Ведь с капитаном спорить также дело не пустое…
— Ну, будет об этом!.. А теперь скажите, Боб. вы ничего не слышали?
— Как же, мистер Вульстон, я слышал плеск воды о подводные камни, сперва под кормой, затем у носа; а сейчас, когда вы меня кликнули, я слышал этот самый плеск под кран-балкой с наветренной стороны.
— Неужели это правда, Боб?
— Самая истинная правда, мистер Марк, и если вы мне хотите верить, то вот сию минуту мы плывем над этими подводными камнями и каждую секунду можем разбиться.
— Что за черт! — закричал капитан Кретшли, который как раз в это время подходил к ним и слышал последние слова Боба. — А я так решительно ничего особенного не слышу и готов поклясться, что в таких потемках ни одна кошка ничего не увидит, а не только человек!
Едва успел он произнести эти слова, как плеск волн о подводные камни раздался совсем близко и так явственно, что уже не могло быть никакого сомнения. Марк своим разумным распоряжением на время отклонил опасность, но не в его власти было окончательно устранить ее.
Не тратя понапрасну слов, капитан вызвал всех людей наверх и скомандовал громовым голосом:
— Поворот направо!
В то время как судно поворачивало, медленно подаваясь вперед под малыми парусами, все вокруг осветилось каким-то странным фосфорическим светом, а море кругом забелело, и плеск волн стал походить на шум водопада. Это уже несомненно были рифы; они обступали судно со всех сторон, и минуту спустя «Ранкокус» коснулся дна. Непроницаемый мрак еще более увеличивал весь ужас этой минуты.
С первого момента катастрофы капитан совершенно протрезвел и сразу выказал себя тем беззаветно смелым, решительным и опытным моряком с удивительной силой самообладания, каким он и был на самом деле.
Все приказания его, точные, ясные и определенные, исполнялись немедленно и дружно привычными и опытными матросами, сознававшими всю опасность данной минуты. Толчки были не особенно сильны, и вскоре благодаря дружным усилиям команды и разумным распоряжениям капитана белые пенящиеся волны остались позади; причем ни одна волна не перекатилась через палубу, что служило прямым доказательством того, что даже в том месте, где судно коснулось мели, было довольно глубины, чтобы поднять его. Двенадцати футов под килем было совершенно достаточна для «Ранкокуса», а лот местами показывал и более значительную глубину. Однако на баке дело шло плохо, и капитан Кретшли кинулся туда. Младший его помощник едва сознавал, что он делает, и капитан увидел, что ему следует немедленно занять его место. При виде таких оплошностей, да еще в такую критическую минуту, гнев невольно овладевает человеком; взбешенный капитан сам подскочил к якорям и крикнул Хильсону, чтобы он убирался вон.
В это время внезапный толчок заставил дрогнуть все судно, подводные камни вдруг снова показались со всех сторон; целый каскад белой пены поднялся до высоты борта; когда волны отхлынули, капитана уже не было; он куда-то исчез.
Какая участь постигла его? Как могло это случиться? О том никто не мог ничего сказать; по всей вероятности, волна, поднявшаяся выше палубы, смыла несчастного и увлекла его в подветренную сторону.
Едва об этом несчастье стало известно Марку, он тотчас же понял, какая громадная ответственность легла теперь на него. Нельзя было терять ни минуты, и первой его заботой было попытаться отыскать и спасти капитана.
Он тотчас же приказал спустить шлюпку и посадил на нее шесть лучших матросов. Стоя у бушприта, Марк видел, как шлюпка промелькнула вдоль борта и затем скрылась в ужасающей мгле этой страшной ночи; больше ее не видели.
Ужасная участь постигла за какие-нибудь четверть часа капитана и шесть лучших его людей.
Несмотря на эти тяжелые утраты, работа на судне шла своим порядком. Теперь и Хильсон понял наконец, что дело идет о его собственной шкуре, и при этой мысли весь рассудок как-то сразу вернулся к нему. Как он ни был пьян, а все же успел приготовить и спустить вторую шлюпку, приказав матросам перенести в нее все припасы. В капитанской каюте имелось немного звонкой монеты, которая тоже снесена была в шлюпку по приказу младшего помощника.
Занятый распоряжениями на баке судна, Марк не видел и не замечал ничего, что творилось на юте, где Хильсон оставался полновластным хозяином, имея в своем распоряжении несколько матросов.
