законы, велась ужасающая война, и кровь лилась рекой! Но это происходило не в христианском мире, и я не считаю себя тут причастным, хотя мог бы с полным правом рассказать о бунте Портеуса — этот-то был в нашем королевстве, только где-то далеко отсюда.
— Видно, вы много поколесили по белу свету да и во многих передрягах побывали, хозяин!
— Да, я попутешествовал, Парди. Дважды ездил на материк, в Бостон, и однажды переплыл через большой Лонг-Айлендский пролив, к городу Йорку. Дело это опасное: во-первых, уж очень далеко, а главное, потому что надо проехать одно проклятое место.
— Наверно, Адские Ворота? Я частенько слыхал про это место и даже хорошо знаю человека, который проходил там дважды: один раз, когда ездил в Йорк, и другой — когда возвращался.
— Ручаюсь, уж этого он не забудет. А говорил он тебе про огромный Котел, что кипит и бурлит так, словно под ним горит самое жаркое адское пламя, и про Кабанью Спину, где вода вздымается, как на великих водопадах Запада? Только благодаря хладнокровию и ловкости наших моряков и необыкновенному мужеству пассажиров все кончилось для нас благополучно. Но, скажу по совести, пройти через этот водоворот — величайшее испытание для храбрости человека. Мы тогда бросили якорь у островков в нескольких фурлонгах 7 от нашего берега, и капитан с двумя бывалыми матросами вышел на катере разведать, нет ли в проливе волнения. Оказалось, что все хорошо, и тогда пассажиров высадили на берег, а судно, по милости божией, благополучно обогнуло водоворот. Вот тут-то мы и порадовались, что, перед тем как нам покинуть мирные и безопасные жилища, вся община вознесла за нас молитвы!
— Вы обошли Адские Ворота пешком? — спросил фермер, внимательно слушавший собеседника.
— Разумеется! А иначе мы бы самым кощунственным образом искушали судьбу. Но все это уже прошло, как, не сомневаюсь, пройдет и кровопролитная война, в которой мы с тобой участвовали. И тогда, я смиренно надеюсь, его августейшее величество обратит свои монаршие помыслы на пиратов, что свирепствуют у побережья, и повелит кому-либо из своих доблестных капитанов поступить с ними так, как они любят поступать с другими. И тогда знаменитого Красного Корсара, за которым так давно охотятся, притащат в этот самый порт на буксире королевского корабля. Вот-то порадуются мои старые глаза!
— А Корсар этот, видно, опасный злодей?
— Он-то? Да на его судне не он один, а вся его команда, до самого младшего юнги, — гнуснейшие разбойники. Сердце кровью обливается, Парди, когда слышишь, как они бесчинствуют в королевских водах!
— Я не раз слыхал про Корсара, — ответил Пардон, — но не знаю никаких подробностей о его злодейских похождениях.
— Да откуда же тебе, деревенщине, знать, что происходит на океанских просторах? Вот мы, жители порта, знаем побольше — ведь тут постоянно бывает столько моряков! .. Но боюсь, Пардон, ты поздно попадешь домой, — добавил портной, взглянув на зарубки, сделанные на стене его заведения, чтобы определять, как высоко стоит солнце. — Сейчас около пяти, а тебе как-никак надо прошагать миль десять, прежде чем ты доберешься до ближайшего отцовского поля.
— Дорога не трудная, а народ кругом честный, — возразил фермер, готовый ждать хоть до полуночи, лишь бы узнать поподробнее о каких-нибудь страшных разбойных делах на море, а затем рассказать о них тем, кто наверняка зайдет к нему на ферму послушать, что нового в портовом городе. — И его в самом деле так боятся и так ищут повсюду, как говорят?
— Ищут? Да разве благочестивый христианин станет искать вход в ад? На всем океанском просторе не найдешь моряка — будь он так же доблестен, как Иисус Навин, великий еврейский полководец 8, — который не предпочел бы скорее увидеть землю, чем брам-стеньги этого гнусного пирата! Люди готовы биться ради славы, я сам видел тому примеры, но никому неохота встретиться с противником, который при первом же пушечном выстреле поднимет свой окаянный флаг и способен пустить на дно и врагов и себя самого, если увидит, что сатана больше не намерен ему помогать.
— Раз он такой отчаянный злодей, — сказал юноша, с горделивым видом расправляя плечи, — почему бы жителям острова и владельцам плантаций не снарядить хорошее каботажное судно 9 , чтобы доставить его в порт и показать ему виселицу, которая давно по нему плачет? Могу поручиться, что, кликни они клич да ударь в барабан, и один-то доброволец во всяком случае найдется!
— Сразу видать, что ты не нюхал войны! Ну что такое твои цепы и вилы против людей, продавших душу дьяволу? Королевские крейсеры 10 не раз добирались до Корсара, ночью или на самом закате окружали разбойников, и уж ясно было, что тем никак не удрать, а наутро оказывалось, что добыча-то ускользнула, и, конечно, не без помощи нечистой силы.
— И этих разбойников прозвали «Красными» за кровожадность?
— Так называют их главаря, — ответил достойный портной, которого просто раздувало от гордости, что он сообщает столь интересные вещи, — и так же называют его корабль, ибо ни один человек, ступивший на его борт, будь то честный моряк или удачливый путешественник, не вернулся и не рассказал, есть ли у него какое-нибудь другое название, получше или похуже. Говорят, судно это размером с военный корвет 11, такой же формы и с таким же вооружением 12. Однако оно словно чудом ускользало от многих лихих фрегатов 13, а однажды — но это только по слухам, Парди, нбо ни один верноподданный короля не станет открыто говорить о столь скандальном случае, — однажды его якобы целый час обстреливал пятидесятипушечный корабль 14, и, казалось, пиратское судно на глазах у всех пошло ко дну, словно свинцовый лот 15. Но через несколько дней, когда все радостно поздравляли друг друга с тем, что разбойников наконец постигла заслуженная кара, в порт пришло вест-индское судно, обчищенное «Корсаром» на следующее утро после той ночи, когда, по общему мнению, пираты все до одного отправились в пекло. А еще хуже, парень, то, что, когда королевский корабль кренговали 16, заделывая дыры от ядер в своих бортах, пират плавал себе вдоль побережья целый и невредимый, словно только что вышел из рук корабельных мастеров!
— Ну и чудеса! — вскричал Пардон, на которого рассказ явно произвел впечатление. — А с виду это п вправду хорошо оснащенный и красивый корабль? Да и точно ли это настоящее судно, с настоящей живой командой?
— Трудно сказать. Одни говорят — да. другие — нет. Но один человек — я его хорошо знаю — целую неделю плавал с моряком, которого штормовой ветер пронес саженях в ста от пиратского корабля. По счастью, длань господня так основательно ворошила тогда морскую пучину, что и у «Корсара» хватало дел, — он тоже изо всех сил старался не пойти ко дну. Знакомый моего приятеля успел тогда хорошо разглядеть и судно и капитана. Он рассказывал, что пират ростом раза в полтора выше, чем тот высокий проповедник с материка; волосы у него цветом, как солнце в тумане, а глаза такие, что второй раз в них уже не захочешь заглянуть. Он видел его, как я тебя сейчас: злодей стоял на палубе и рукой, широкой, словно пола кафтана, махал честному купцу, чтобы тот держался подальше и оба судна не столкнулись.
— И смелый же купец, если не побоялся так близко подойти к этому злодею!
— Да он вовсе не по доброй воле подошел к нему, Пардон. Ведь ночь была такая темная…
— Темная! — перебил собеседник, который, как истый уроженец Новой Англии, при всей своей доверчивости отличался все же дотошностью и проницательностью. — Как же ему удалось так хорошо его разглядеть?
— Никто не знает, — ответил портной, — но видеть он видел именно то, что я тебе сказал, и именно так, как я сказал. И мало того — он постарался повнимательней рассмотреть судно, чтобы опознать его, если провидению угодно будет свести их еще раз. Это был длинный черный фрегат с низкой осадкой, и лежал он на воде, словно змея в траве, и размеров-то каких-то чудных, и вида самого разбойного. К тому же все говорят, что мчится он быстрее облаков небесных, даже против ветра, и что уйти от него так же трудно, как дождаться пощады. Он, пожалуй, схож вон с тем невольничьим судном, которое на прошлой не деле — бог его знает зачем — бросило якорь у нас во внешней гавани.
Тут болтливый портной, потративший на свой рассказ немало драгоценного времени, принялся с удвоенной быстротой наверстывать упущенное, помогая своей игле движениями плеч и головы. А деревенский парень, переполненный всем, что ему довелось услышать, устремил взор на невольничье
