одном лифте. Тот, кто выходил первым, неизменно поворачивался и плевал в своего коллегу Другой, прежде чем выйти на следующем этаже, доставал свой носовой платок и вытирал лицо и костюм.
Наблюдая некоторое время за этим странным явлением, лифтер не вытерпел и полюбопытствовал: «Доктор, я не понимаю этого. Скажите мне, почему ваш коллега плюет на вас каждое утро?»
«Я не знаю, — ответил психиатр, — это его проблема!»
В нашем обществе модно быть «терпимым» По крайней мере, внешняя терпимость к чужим взглядам, верованиям и поступкам становится все более распространенным явлением. Однако рассказ о двух психиатрах ясно показывает, что одной лишь внешней терпимости недостаточно Представьте себе наше отчаяние, если бы Бог просто относился к нам терпимо, как к грешникам, и ничего бы не предпринял для изменения нашего положения.
Наш психиатр должен был бы не просто терпеливо сносить оскорбительное поведение своего коллеги, но и попытаться помочь ему освободиться от дурного нрава.
Он терпеливо сносил обиду, но оказался неспособным послужить или помочь своему ближнему.
Христиане сталкиваются с аналогичными трудностями.
Терпеть тех, кто неприятен нам, кто раздражает нас — это одно дело. В конце концов, у них есть свои проблемы — рассуждаем мы. Поэтому мы должны стараться терпеливо относиться к их недостаткам.
Но совсем другое дело — проявить участие к ним попытаться помочь им в разрешении конфликтных ситуаций в духе любви и искреннего сострадания и тем самым содействовать восстановлению их физического, душевного и духовного комфорта. Это требует от нас гораздо большего, и мало кто идет на такие жертвы.
Куда с большим удовольствием мы ограничиваемся общением с приятными и интересными людьми — с теми, от кого хорошо пахнет, с кем интересно общаться, с людьми, которые имеют хорошие манеры, прилично одеваются, аккуратно укладывают волосы и следят за собой.
Мы жаждем их общества. Мы любим приглашать их после собрания на обед. Такие люди нам по вкусу У нас много общего с ними. Они думают так, как мы. Они нам нравятся.
В то же самое время мы обходим вниманием старых, безобразных, скучных и надоедливых людей, менее развитых в интеллектуальном отношении. Мы сторонимся тех, кого мы считаем безнравственными или просто малопривлекательными. Мы оставляем их на попечение благотворительных, церковных и общественных организаций.
Конечно, мы оказываем им внешние знаки внимания: мы признаем их существование, с притворным расположением пожимаем им руку, задаем вопрос об их самочувствии, не глядя при этом им в глаза, проявляем наигранный интерес к тому, что они рассказывают нам. Но, несмотря на все это, мы сохраняем между собой и ими определенную дистанцию и всем своим видом даем им понять, что они должны знать свое место. Мы уделяем больше времени и внимания любимым домашним животным, чем этим людям.
Иногда мы даже ставим себе в заслугу то, что избегаем общения с некоторыми категориями людей: например, с недружелюбными или критически настроенными людьми; с теми, кто своим вечным недовольством и озлобленностью возбуждают ссоры и создают неприятную обстановку в обществе; с теми, кто то и дело «плюют» в людей оскорбительными словами; с теми, кто производит от талкивающее впечатление из–за своей чрезмерной болтливости; с молчунами, в обществе которых всегда чувствуешь себя неловко; с грубыми, бестактными, «толстокожими», легкомысленными, обидчивыми, излишне самолюбивыми людьми.
Вместо того чтобы помочь им, мы отмежевываемся от них и считаем это вполне нормальным явлением. Это не есть христианская любовь.
Наша способность любить всегда и во всех обстоятельствах проверяется во взаимоотношениях с близкими людьми — с теми, кого мы считаем достойными нашей любви: с женами или мужьями, с детьми, с лучшими друзьями или со служителями церкви. Как мы реагируем, когда они совершают неблаговидные поступки и роняют свое человеческое достоинство? Продолжаем ли мы любить их в те моменты, когда они падают, когда по тем или иным причинам у них происходит срыв?
У меня был знакомый проповедник, которого все знали как добрейшего и отзывчивого человека. Хотя ему было уже за сорок, он был полон поистине безграничной энергии. Своим энтузиазмом он вдохновлял людей на большие дела. Вместе с тем это был уже достаточно опытный и зрелый человек, способный принимать тщательно продуманные и взвешенные решения. Все свои способности он направлял на служение людям и церкви. Он всегда мог понять человека, снизойти до его нужд. Со всеми, кто к нему обращался за помощью или с каким–то делом, он был одинаково терпелив и дружелюбен. И только один раз у него произошел срыв.
Я был одним из организаторов палаточного лагеря для молодежи нашей церкви. Мы наметили программу на целую неделю, но погода помешала нам реализовать ее. Все время лил дождь и дул шквальный ветер. Пришлось отменить большую часть запланированных мероприятий. Настроение у всех испортилось.
Палатки протекали; холодало. Обитатели палаток выражали недовольство — в общем, приятного мало. В заключительный день разбушевавшаяся стихия перешла в решительное наступление.
Ливневый дождь, сопровождаемый сильным ветром, начался как раз в то время, когда упомянутый пастор, как директор лагеря, спешно пытался вдохновить всех присутствующих на выполнение необходимых работ по свертыванию лагеря.
Некоторые молодые люди не желали мокнуть и мерзнуть в то ужасное утро и не покидали палаток. Даже взрослые организаторы норовили найти себе работу недалеко от лагерного костра или внутри палаток.
Указания руководителя побудили к действию лишь немногих.
Мы должны были уложиться в расписание. Ответственный проповедник мог иметь большие неприятности, если бы лагерь не был собран вовремя и молодежь не смогла бы отправиться домой. Он бегал вокруг палаток, выполняя сам значительную часть работы, тщетно ожидая помощи. Сильно промокший, озябший, он имел жалкий вид. Но ему надо было спешить.
Полагаю, что я действовал тогда правильно, работая под дождем. Случилось, что проповедник проходил мимо меня, когда я как раз всецело был поглрщен работой. Он сразу же заметил, что я выполнял работу не совсем так, как он этого желал.
Возможно, он считал, что может положиться на меня, а теперь вдруг оказалось, что я также не оправдал его надежд. Я не знаю, что его так раздосадовало, но в тот момент он потерял контроль над собой и превратился в обычного человека. Его лицо, всегда такое приятное, стало жестоким; глаза загорелись яростью.
Тело его напрягалось от гнева; он подошел к тому месту, где я стоял, и грубым, неприятным голосом сделал мне резкое замечание. Затем он быстро повернулся и зашагал дальше.
Я не старался оправдываться или протестовать. Возможно, потому, что мне просто не была предоставлена такая возможность, или, может быть, от того, что я был сильно удивлен. Я только что стал свидетелем странного, но, увы, нередкого явления: всегда приятный и любезный человек внезапно стал неприятным и непривлекательным.
До этого случая проповедник не давал мне ни единого повода питать к нему какие–то другие чувства, кроме самой теплой привязанности и любви. Он всегда пользовался моей любовью и уважением.
Теперь у меня был предлог чтобы перестать любить его Нет нужды говорить о том, что к вечеру, когда суматоха закончилась, пастор снова стал терпеливым, приятным человеком, каким он был всегда Хотя он вслух не извинился, всем своим видом и действиями он ясно дал понять, что весьма сожалеет о случившемся.
В нашей жизни бывают случаи, когда даже самые любимые люди становятся такими, что их трудно любить. Они могут на время потерять живую связь со Христом, и в этот момент их ветхая природа может взять верх.
Проявляем ли мы любовь к нашим ближним в эти трудные для них моменты? Или платим им той же монетой? Будем ли мы возмущаться их поведением, если для этого есть, казалось бы, все основания? Заставят ли нас их слова и поступки изменить отношение к ним, разлюбить их?
Мы уже говорили, что самое трудное дело в мире — это любить людей, потому что любить–то приходится грешников, каковыми мы все являемся. Это значит любить нечестивых, эгоистичных,
