— Тому, кто берется заглядывать в будущее, должно быть известно и прошлое, — веско заметил синьор Гримальди, который с добродушным смехом слушал, как земляк-итальянец расхваливает себя. — Сумеешь ли ты столь же гладко описать, что за человек сейчас с тобой говорит?
— Ваша светлость, вы больше того, чем хотели бы казаться, но меньше того, чем заслуживаете быть, хотя столь же равны с любым из присутствующих. Рядом с вами ваш старый, достойный друг; желая получить удовольствие, ваша светлость спешит увидеть игры в Веве и, с завершением празднества, покинет город по той же причине; домой вы вернетесь не таясь: не так, как лиса пробирается в свою нору, но подобно величавому кораблю, при свете дня царственно входящему в гавань.
— Так не пойдет, Пиппо, — мягко заметил пожилой аристократ. — Я и сам все это знаю. Ты должен предрекать самые невероятные вещи, которые впоследствии оказались бы истиной.
— Синьор, как правило, гадатели предсказывают будущее в самых общих чертах. Но если ваша светлость соизволит и благороднейшая компания не станет возражать, я открою вам истинные чудеса, коснувшись интересов каждого из этих честных путешественников, о которых они сами не подозревают; любой человек, блуждающий во тьме неведения, с моей помощью увидит всякую вещь отчетливо, как при ярком солнечном свете.
— Можешь ли ты рассказать им об их недостатках?
— Ваша светлость вполне могли бы занять мое место, ибо ни один из прорицателей с такой легкостью не угадал бы моих намерений, — смеясь, ответил плут. — Подойди-ка поближе, приятель, — кивнул он бернийцу. — Ты Никлас Вагнер, разжиревший крестьянин из обширного кантона, рачительный хозяин, воображающий, что каждый встречный должен уважать тебя уже оттого, что один из твоих предков приобрел право именоваться бюргером. Изрядная часть груза на «Винкельриде» принадлежит тебе, и сейчас ты мысленно подбираешь наказание для дерзкого болтуна, осмелившегося бесцеремонно выдать секреты столь почтенного гражданина, тогда как прочие пассажиры сожалеют, что все эти сыры не остались на ферме, ибо из-за них тут ступить негде, а перегруженный барк еле движется по волнам.
Сия реплика в адрес Никласа вызвала взрыв бурного веселья: на протяжении дня богач вполне успел обнаружить свой себялюбивый нрав, чем оттолкнул от себя собратий-путешественников, наделенных всеми склонностями, характерными для неимущих и малоимущих; к тому же пассажирам сейчас настолько хотелось поразвлечься, что рассмешить их было делом довольно нетрудным.
— Будь ты владелец всего этого добра, ты бы, дружище, не думал, что оно тут кому-то мешает, — отвечал лишенный воображения крестьянин, который не понимал шуток, поскольку насмешки над собственностью казались ему непростительной вольностью, порицаемой и общественным мнением, и Священным Писанием. — Сыры эти будут хороши, куда бы их ни поместили; а если тебе не нравится их соседство на палубе, можешь убираться за борт.
— Давай помиримся, почтенный бюргер! И пусть наша перепалка обернется выгодой для обоих. Ты владеешь тем, что полезно мне, а я — тем, от чего не отказался бы любой владелец сыров, если бы знал, как это можно достойно использовать.
Никлас с напускным безразличием что-то буркнул в ответ, хотя было ясно, что загадочная речь жонглера разожгла в нем интерес. Втайне сознавая свою слабость, он притворился, что ему неинтересны посулы фигляра, хотя неуемный дух побуждал богача слушать с жадным любопытством.
— Первое, что я скажу тебе, — с преувеличенным добродушием начал Пиппо, — это то, что тебя следовало бы оставить в неведении, в наказание за гордыню и недоверие; но, увы, недостаток вашего прорицателя в том, что он не умеет скрывать истину. Ты тешишь себя мыслью, что везешь через озеро на итальянские рынки самый большой в этом сезоне груз сыров? Не качай головой: от человека с моими познаниями невозможно что-либо утаить.
— Нет, я допускаю, что кто-то тоже везет в Италию сыр, отличного качества и в не меньшем количестве, но преимущество мое в том, что я буду первым, а это значительно влияет на цену.
— О слепец, коего природа произвела на свет для торговли сырами! — (Барон де Вилладинг и его друзья с улыбкой переглянулись при этих словах бесстыдного шарлатана.) — Ты воображаешь, что это так; а в этот самый миг тяжело нагруженный барк уже входит, подгоняемый попутным ветром, в верхний конец озера, приближаясь к берегам озера четырех кантоновnote 50, и караван мулов поджидает в Флюэленеnote 51, чтобы переправить фрахт тропами Сен-Готардаnote 52 в Милан и к прочим богатым южным рынкам. Мои таинственные способности позволяют мне увидеть, что, несмотря на все ухищрения, тот сыр попадет на рынки прежде твоего.
Никлас забеспокоился, ибо подробности, упомянутые Пиппо, почти что убедили его в достоверности пророчества.
— Отплыви этот барк в назначенный час, — заявил он с откровенностью, выдающей его волнение, — мулы, нанятые мной в Вильнёве, были бы уже навьючены; но если только в Во существует правосудие, я заставлю Батиста ответить за все потери, которые могут случиться из-за промедления с отплытием.
— К счастью, наш великодушный Батист спит, — заметил Пиппо, — а не то бы мы сейчас услышали его возражения. Но, синьоры, я полагаю, вы удовлетворены проникновением в характер сего рачительного торговца из Берна, которому, сказать по правде, нечего было от нас скрывать, и я обращу свой пристальный взор к душе набожного пилигрима, почтенного Конрада, чье рвение столь велико, что способно облегчить грехи всех плывущих на барке пассажиров. Ты молишься и каешься, чтобы искупить вину многих грешников, но забываешь о своей собственной.
— Я направляюсь в Лоретоnote 53 с молитвенными приношениями от нескольких христиан, которым повседневные обязанности не позволяют предпринять путешествие лично, — сказал пилигрим, никогда не отрицавший, что промышляет паломничеством, и почти не скрывавший своего лицемерия. — Я знаю, что беден и жалок, но в иные дни мне случалось видеть чудеса!
— Если бы кто-то доверил тебе ценные приношения, я признал бы, что чудо явлено на тебе самом! Но, предсказываю, ты будешь доставлять к святым местам одни только молитвы.
— Я не притязаю на большее. Богатые и могущественные люди, снаряжающие корабли с золотом и драгоценными покровами в дар Богоматери, имеют собственных надежных послов; я же только молюсь и заменяю собой кающегося. Но скорби, которые терпит моя плоть, будут записаны на счет моих нанимателей и послужат им во искупление. Я всего лишь их посредник, как назвал меня недавно вон тот моряк.
Пиппо обернулся внезапно, в сторону, указанную ему Конрадом, и увидел того, кто именовал себя Маледетто. Он был единственный из всех, кто не присоединился к восторженной толпе, обступившей жонглера. Благодаря своей сдержанности либо отсутствию любопытства он оказался безраздельным обладателем небольшой площадки, образованной из наваленных ящиков, и стоял теперь на возвышении, чуть поодаль от прочих пассажиров, держась спокойно и с достоинством, которое обычно выказывает знающий свое дело моряк, находясь на плывущем корабле.
— Не хочешь ли узнать, какие опасности тебя ожидают, дружище мореплаватель? — воскликнул лукавый шарлатан. — Усладить свою невозмутимость, читая журнал, куда внесены будущие шторма и крушения? Наслушавшись о морских чудищах и коралловых островах, у подножия которых, глубоко на дне океана, беспробудным сном спят утонувшие моряки, ты долгие месяцы будешь видеть кошмары, и до конца дней твоих тебе будут сниться подводные скалы и отбеленные морской водой косточки. Стоит тебе только пожелать, и все приключения следующего плавания предстанут пред тобой, как на карте.
— Я охотно поверю в твое искусство, если ты мне расскажешь о моем прошлом плавании.
— Разумная просьба, и я охотно удовлетворю ее; мне по душе смелые искатели приключений, без раздумий доверяющиеся бездонным зыбям, — заявил бесстыдный шут. — Первые уроки черной магии я получил на пристани Неаполя, вместе с дородными англичанами, носатыми греками, смуглыми сицилийцами и мальтийцами, вызывая духов, пламенеющих, как золото их оков. Вот какую школу я прошел, обучаясь своему искусству, и показал себя способным учеником в философии и прочих полезных человеку науках. Синьор, вашу руку!
Мазо, не сходя с возвышения, протянул жонглеру мускулистую руку, всем своим видом показывая, что хоть он и не желает препятствовать общему веселью, но бесконечно далек от того, чтобы разделить восторженное изумление по-детски доверчивых зевак, с нетерпением ожидающих предсказаний.
Пиппо вытянул шею, чтобы получше увидеть резкие, темные линии на ладони, и затем, с очевидным
