Триш сердито глянула на него, не желая удостаивать его возражениями. Подняв брови, Роберт смотрел на нее с таким видом, словно все этого его очень забавляло.
– Ты уверен, что она никогда не говорила про червяков? – спросила Триш.
– Ну сколько можно? Абсолютно уверен! Она вообще не разговаривала со мной ни о каких страшных снах.
– Ну, тогда Ники не упоминала когда-нибудь про ее сны? Она все про них знала.
Роберт казался удивленным, совершенно не догадываясь о ее подозрениях.
– Понимаешь, на том ужине у Антонии, когда я увела Шарлотту назад в спальню, она попросила меня обыскать всю комнату, даже коробку с игрушками – нет ли там червяков. Она сказала, что Ники, прежде чем выключить свет, всегда проверяла, но у Антонии в тот вечер времени на это не оказалось. Как-то странно, что никто из них тебе об этом не говорил.
– Чего не было, того не было. Ты гоняешься за призраками, Триш. И за весьма глупыми к тому же. Ни Лотти, ни Ники ни разу ничего подобного не упомянули, а уж одна из них непременно заговорила бы об этом, будь это настолько важно, как ты себе вообразила. Я пошел. – Он допил то, что оставалось в третьей бутылке, и соскользнул с табурета.
Не сделав попытки заплатить за свою выпивку, он пошел к двери степенной, плавной походкой, которая, по мнению Триш, была призвана прибавить ему роста.
Она смотрела ему вслед и словно наяву чувствовала пальчики Шарлотты, обхватившие ее руку, и слышала негромкий, с придыханием голосок, с ужасом рассказывающий про огромных шевелящихся розовых червяков. Возможное значение произнесенных девочкой слов показалось Триш настолько очевидным, что она не понимала, почему не заметила этого раньше. Мысль, что в тот вечер Шарлотта, возможно, просила о помощи – о помощи, которой не получила, – причиняла нестерпимую муку.
Глава двадцать первая
– Здравствуй, Триш, – раздался из автоответчика голос Уиллоу Уорт. – Миссис Рашэм передала, что ты звонила. Наверняка ты разыскиваешь меня по поводу обещанного разговора с персоналом «Помощников Холланд-парка». Прости, что не звонила раньше, но я много времени проводила у Эммы. Какой же Хэл мерзавец! Она говорит, что ты просто чудо. Спасибо тебе. Я перезвоню попозже. Как хорошо, что ты навестила нас тогда. Пока!
После этого сообщения последовал только сигнал; от Джорджа Хэнтона пока ничего не было. Триш позвонила Эмме, узнать, как у нее дела. Услышав только ее голос на автоответчике, Триш с трудом наговорила после сигнала ободряющее сообщение:
– Эмма, как дела? Я уже соорудила для тебя постель, она ждет тебя в любой момент. Но если ты передумаешь, не страшно. Как скажешь. Решение за тобой, ты знаешь. Ситуация с Шарлоттой кажется все более зловещей. Как только у меня будут реальные новости, я позвоню. Но если ты между делом захочешь поболтать – или вместе пообедать, или еще что, – дай мне знать. Надеюсь, ты держишься.
Триш положила трубку, жалея, что не смогла придумать ничего более толкового, и пошла готовить кофе. Поставив кружку на письменный стол и дожидаясь, пока кофе остынет, она раздумывала о червяках, которых боялась Шарлотта, и о том, с какой легкостью можно поддаться панике, если владеешь большим количеством пугающей информации.
Все, кто по роду деятельности связаны с детьми, рискуют преувеличить значение того, что слышат. Здесь трудно найти золотую середину. Если игнорировать признаки настоящего насилия, дети могут страшно пострадать и даже погибнуть, но, впадая в другую крайность, можно навлечь несчастье на всех участников событий. Однажды клиента Триш признали виновным в сексуальном насилии над собственной трехлетней дочерью, хотя даже полицейский врач не нашел никаких доказательств этому. Социальные работники, которые заподозрили его, отказались сообщить причину подозрений; девочку и двух ее старших братьев месяцами снова и снова расспрашивали о том, как папа играл с ними, и что он им говорил, и дотрагивался ли до них, и не просил ли их потрогать какие-либо части его тела. Результатом такого многомесячного испытания стал распавшийся брак родителей и тяжелые психологические травмы у детей.
Когда же социальные работники в конце концов предъявили свою «улику», то оказалось, что в основе лежит сообщение воспитательницы детского сада о запутанной истории, рассказанной ей малышкой, про особую папину ракету, которую можно трогать только когда он разрешит, и что она не должна бояться, даже если он приведет ее в действие и она выстрелит.
Нелепая история объяснялась просто. В прошлом ноябре семья устроила вечеринку по случаю Дня Гая Фокса[9], но лил такой дождь, что часть шутих оставили до более сухого вечера. Самую же большую и лучшую ракету отложили до дня рождения клиента Триш. И в этот день семья отправилась в сад для торжественного фейерверка.
Памятуя, как разрывы петард напугали его дочь в День Гая Фокса, отец не пожалел времени, чтобы показать девочке ракету до запуска. Он позволил ей потрогать ее и посмотреть на картинку, строго объяснив, что, как только ракету понесут, чтобы поджечь, девочка не должна к ней даже приближаться. Потом он сказал дочери, что умеет обращаться с этим фейерверком и что она не должна пугаться, даже когда он заставит ракету с шумом взлететь и взорваться.
Непоправимый ущерб, нанесенный социальными работниками, которые из лучших побуждений превратно истолковали слова девочки, до сих пор бесил Триш, и она не хотела совершить подобную ошибку сама. Но все равно, чем больше она думала об огромных шевелящихся розовых червяках, тем многозначительнее казались ей эти слова.
Она так и не приняла решения, что делать и с кем поделиться своими подозрениями, когда раздался стук в дверь. Кто-то извещал о своем появлении гораздо деликатнее и менее властно, чем это делает полиция.
– Джордж, – проговорила она, открыв дверь и увидев Большого Медведя, который совсем не выглядел свирепым. – Как чудесно! Заходи же и расскажи, как все прошло. Хочешь чаю? Или кофе?
– Чашка чаю не помешает. Спасибо. – Он вошел, на ходу открывая кейс, и поднял глаза, только остановившись в центре гостиной. – Черт, Триш! Какая замечательная квартира.
«Черт», – повторила она про себя, направляясь на кухню. Черт? Неужели сорокалетний мужчина с умом, острым как кинжал, действительно выражает таким образом свое одобрение. Она оглянулась и, увидев, что он осматривает квартиру, улыбнулась восторгу, написанному на его лице.
– Неужели ты ее не видел? Мне казалось… Ну да, конечно, ты струсил и не явился на мою прошлую
