Произнося это своим ласковым голосом, Раннальдини гладил живот и бедра Флоры, оценивая и изучая.
В какой-то момент Флора испугалась, заметив, что хоть и протестует, но чувствует себя сильно возбужденной.
– Ноги тоже крепки, – бормотал Раннальдини. – Это хорошо для долгого стояния на молении на холодном полу часовни.
Затем он положил ее на скамью.
– А теперь ты должна лечь и подтянуть колени к груди для решающей проверки. Проверки на девственность.
– Да ты извращенец, что ли? – прошипела Флора, но, обессиленная, легла, подняв ноги и испустив стон удовлетворения, когда его пальцы скользнули внутрь.
– Слишком легко проходит, – промурлыкал Раннальдини. – Малышка пытается зажаться, доказывая, что нетронута, но уж слишком возбудилась. И даже когда аббат изучает ее самые интимные места, не пытается схватить его за пальцы. Она смущена большой влажностью и знает, что аббат тоже охвачен желанием. Девственница уже дала бы отпор.
Твердые бедра Раннальдини прижались к обнаженным ногам Флоры. Она начала стонать от удовольствия, когда его пальцы массировали клитор.
– Итак, капюшон откинут. Ласки маленького розового бугорочка всем женщинам доставляют наслаждение. Это так восхитительно. Аббат снимет все ее напряжение, все ее страхи и даст ей нежнейшие ощущения.
– Ах ты ублюдок!
Спина Флоры выгнулась дугой, застыла.
– Тебе хорошо? – пропел вполголоса Раннальдини, нежно прижимая ее к своей груди и поглаживая волосы.
– Блаженство, но так ломает.
– Вначале так всегда. Завтра ты станешь маленькой монахиней, которую застукали за дурным поступком.
– А ты будешь аббатом «Валгаллы», который прикажет меня сечь. Чертовски похоже.
Не в силах выпрямиться, Флора рухнула на колени, расстегнула его ширинку и погрузила лицо в пахнущие пудрой волосы, выбивающиеся из-под тесных трусов, в то время как его мощный мужской орган выскакивал как чертик из коробки.
– О-о-о-о-о, – вздохнула Флора.
Но, почувствовав ее язык, Раннальдини отшатнулся.
– Я хочу в тебя войти.
– Как жаль, а я хотела его съесть. – Тут же она испугалась, что он ее ударит.
– Смотри не обмочись.
Положив ее спиной на каменную скамью, Раннальдини грубо раздвинул губы и одним движением вошел в нее.
– А-а-а-а-а-а-ах, сладко, – закричала Флора, начав извиваться.
Она привыкла иметь дело с перевозбужденными одноклассниками. Владевший собой Раннальдини мог бы служить в качестве метронома. Ритм был неумолимо точен.
– Не закрывай глаза, – потребовал он, склоняя над ней лицо. – Я хочу наблюдать за тобой во время оргазма. Еще не устала?
– Я занималась бы этим, сколько угодно. Хоть еще десяток раз.
Ах, эти глубокие мягкие толчки, от них невозможно отказаться.
– Для извращенца ты слишком хорошо трахаешься. Хотя эта скамья тверже, чем ты... Но в зрелом размышлении, возможно, она... О, Раннальдини, о...
После недельного отстранения от занятий в школе Флоре было разрешено присутствовать на выпускном бале благодаря заступничеству лучшего ученика Вольфи Раннальдини перед Сабиной Боттомли.
За два дня до этого праздника Флора, по предположениям знакомых, собиравшаяся позаниматься музыкой с Раннальдини, на самом деле сидела на трехспальной кровати в башне, растирала маэстро детским кремом, а он заканчивал решать кроссворд.
– Вот, хррошо. Глубже, глубже. Ты способная девочка.
Потом он стал зачесывать назад ее лобковые волосы.
– Ты прелестна, как роза. Жду не дождусь, когда тебя побрею.
– Ты что, бреешь всех своих женщин?
– Как правило. У Сесилии такие заросли, как борода у Бернарда Шоу.
– Ты просто декадент. Выпустил бы настольную книгу о своих женщинах «Клиторы на любой вкус». Меня не стоит брить до бала выпускников. Представляешь выражение лиц, если нам придется купаться нагишом?
– Ты на него не поедешь.
