эту тему не будет, достаточно одного взгляда».
– Никто нас не увидит, – сказал Лизандер, когда такси свернуло на Фонтейн-стрит. Но едва он вышел из машины и начал отключать сигнализацию, голубые напротив раздвинули занавески и оживленно замахали ему.
– Какой миленький маленький домик, – восхитилась Китти, думая о том, что такой дом несложно содержать в порядке. – А в том маленьком садике за домом вы могли бы посадить камелии.
Лизандер поместил Китти в комнате Ферди с окном-фонарем, выходящим на улицу. Она увидела пялящихся на нее геев и задернула занавески. Лизандер нашел очаровательную шелковую кремового цвета ночную рубашку, оставленную одной из его подружек, которая облегала ее, как кожа. Ей бы еще и красоту прежней владелицы...
И тем не менее, думала она, поставив будильник Ферди на шесть тридцать и ныряя в постель рядом с пушистой Лесси, это был самый прекрасный день в ее жизни. Лизандер смог заставить ее почувствовать себя не обузой и даже не молодчиной, а одной из героинь, о которых она так любила читать в романах. Она испуганно вздрогнула, вспомнив, что не помолилась, как это обычно делала. Может быть, на этот раз Бог простит ее, если она сделает это лежа.
«Прошу тебя, Господи, дай Лизандеру счастье и отыщи для него прекрасную девушку, которая будет ухаживать за ним и не допустит, чтобы он, такой славный, скитался и скитался».
Отвыкший от интенсивного лондонского шума, Лизандер проснулся около шести и с ужасом услышал, что Ферди возвращается после ночных развлечений. Не желая получать нагоняй и еще полусонный, он натянул одеяло на голову, надеясь, что неприятности пройдут сами собой. Он слышал, как открывается дверь спальни Ферди, затем последовала длинная пауза, которая, как он ожидал, взорвется криками, но дверь просто снова закрылась. И Лизандер с облегчением уснул.
Двумя часами позже, вспомнив, что они собирались ехать самым ранним поездом, мучимый похмельем, он крадучись спустился вниз, ожидая найти разъяренного Ферди спящим на софе, вероятно, замерзшего без одеяла. Но, к его ужасу, там никого не было, а диванные подушечки оставались нетронутыми. Должно быть, Ферди отправился на работу. Но, раздвинув занавески в гостиной, он увидел красный «феррари», все-таки перешедший к Ферди, а черные башмаки Ферди соседствовали на кухонном столе с ключами от «феррари».
Лизандер перепугался. Ведь Китти была невинной девушкой под его присмотром. Как ужасно, если Ферди в своем новом обличье вернулся домой пьяным .и в поисках приключений. Он вспомнил, что застал их полуодетыми и хохочущими во время взвешивания в «Валгалле». Ферди всегда нравился Китти. В бешенстве Лизандер закурил «Мальборо» Ферди и поставил чайник. Худшие опасения подтвердились, когда его старый товарищ по квартире спустился вниз, завернув в полотенце стройный загорелый торс, еще более самодовольный, чем выходящий от Рэчел Раннальдини.
– Мне черный и без сахара, – сказал Ферди, доставая из холодильника упаковку несладкого грейпфрутового сока. – У меня для тебя есть потрясающая работенка в Бразилии на две недели.
Лизандер пытался скрыть охватившую его ярость.
Китти была не из тех, кого ревнуют. Но раздражение, к его удивлению, сменилось облегчением, когда десять минут спустя вниз сбежала Китти.
– Я просто потрясена. Бедный Ферди вынужден был спать в кресле в своей же комнате. И он, должно быть, выключил будильник, и мы проспали.
Когда они наконец к середине дня добрались до «Валгаллы», на автоответчике Китти обнаружила невероятно рассерженное послание от Раннальдини:
– Китти, мать твою, где тебя носит? Сразу же, как вернешься, позвони мне в Беверли Уилшир. И в следующий раз, когда сорвешься к своей мамаше, оставляй номер ее телефона.
«Даже за тысячи миль отсюда он терроризирует ее», – сердито подумал Лизандер, видя, как тряслись руки Китти, когда она листала страницы лос-анджелесского телефонного справочника. Потом вдруг она вспомнила, что там сейчас 2 часа ночи. И Раннальдини наверняка или спит, или окручивает какую-нибудь из женщин-музыкантш.
Однако следующее послание на автоответчике заставило Лизандера забыть обо всем. Голос был ровный, растягивающий слова, ясный, решительный:
– Это Руперт Кемпбелл-Блэк звонит Раннальдини из «Венчурер телевижн». Мы знаем, что вы собираетесь в «Валгалле» проводить традиционный праздник. А что если мы снимем его и покажем накануне Рождества?
Лизандер издал вопль Тарзана:
– Наконец-то у Руперта есть шанс познакомиться с Артуром!
43
В Парадайзе начался переполох. Неожиданная перспектива представить многомиллионной аудитории и Руперту Кемпбелл-Блэку действо, которое Гермиона легкомысленно описывала как «немного священной музыки для услаждения нескольких друзей», привела к эффекту, достойному Стивена Спилберга. Раннальдини, всегда крайне ревниво относившийся к успехам Руперта Кемпбелл-Блэка как в делах, так и у женщин, доходил до неистовства в своих амбициях. В воздухе запахло порохом.
– Где же я возьму веточки для украшения в середине января? Да и Вифлеем не борется за звание самой лучшей деревни, – вопил занимающийся реквизитом Мередит, устанавливая ясли на фоне малиново-красной драпировки.
– Ну тогда твоя конюшня больше смахивает на гостиную в отеле «Ритц», – в ответ вопила Мериголд, ставшая необыкновенно раздражительной от постоянных проволочек.
– Ну что ж, пьеса предполагает актуальность. Поскольку у нас спад, Мария и Иосиф могли бы остановиться в любом понравившемся им отеле, – огрызнулся Мередит, свертывая розовые занавесочки по краям окна конюшни. – А это нам зачем, – продолжал он, натягивая бельевую веревку с четырьмя простынками, принесенными Рэчел. – Малыш Иисус только родился в этой сцене. Как же он успел обделать четыре пеленки?
– Оставь их, – в бешенстве закричала Рэчел. – Ведь у вас такой шанс сказать миллионам зрителей, может быть, даже двенадцати миллионам, если задействуют всю сеть, что такие пеленки разлагаются через
