были ошеломлены видом бедной маленькой миссис Раннальдини, всегда такой тихой, незаметной, которая прибрела в белом бальном одеянии с кровоточащими ногами и, сжавшись на задней скамье храма, жалобно всхлипывала:
– О, пожалуйста, Господи, помоги мне, помоги мне.
Мисс Крикдейл, насмотревшаяся на адюльтеры Парадайза, побежала к телефонной будке, чтобы позвонить Мериголд и попросить ее забрать Китти.
– Я думаю, бедная малышка окончательно тронулась.
– Надо полагать, что прошедшей ночью только ты, Ларри и я не попали в Аид, – сказала Мериголд, усаживая Китти напротив плиты и вручая ей чашку черного кофе, чтобы согреть замерзшие руки. Ее зубы стучали между голубых губ. На ней было старое овчинное пальто поверх изорванного наряда весталки- девственницы.
Мериголд готовилась к визиту Рудольфе, который должен был вот-вот подъехать осматривать «Парадайз-Грандж». С окнами, занесенными снегом, дом выглядел прекрасно. Если бы еще картины, его украшавшие, не ушли на аукционы Сотби... Ларри отсыпался наверху. Они оба пришли к выводу, что давно уже так не веселились на вечеринках.
Увидев, что Китти немного успокоилась, Мериголд заговорила более откровенно.
– Я знаю, что Лизандер был с тобой в постели, Китти, дорогая. Ты ему очень нравишься, но ведь он был в постели и со мной, и с Джорджией, и я боюсь, он просто не в состоянии противиться любому влечению, тем более что в постели-то он просто гений. Он знает, как заставить тебя чувствовать себя и желанной, и милой, и красивой.
Видя, что Китти вздрагивает от каждого прилагательного, Мериголд почувствовала, что кто-то должен поступить жестоко, чтобы сделать в результате добро.
– Он собирался отправиться в постель с Рэчел, у него был роман с Мартой в Пал м-Бич и еще Бог знает с кем в Парадайзе и помимо него, а теперь – Гермиона. Я знаю, это тебя потрясло, но надо смотреть правде в глаза, он же плейбой, только и думающий, где бы чего урвать да кого бы трахнуть.
Китти сделала глоток кофе, такого горячего, что у нее глаза увлажнились.
– Я думала, что он изменился.
– Мужчины не меняются, – сказала Мериголд, – только меняют партнерш. И Лизандер будет не вернее, чем Раннальдини, но здесь хотя бы ты живешь в роскоши.
Китти заплакала:
– Но я же люблю его, Мериголд.
– Потому что он такой добрый. Но это же совсем другое дело. Он берет женщин не размером того, что у него в штанах, а тем, что он хороший и умеет слушать.
Вернувшись к Раннальдини, Китти позволила себе один звонок. Этого ей было достаточно.
– Убирайся, – вопила она, прорываясь сквозь мольбы Лизандера. – Ты даже хуже, чем другие. Ты думаешь только о сексе. Я не хочу тебя больше видеть.
Полчаса спустя сгорели и последние надежды Лизандера. Он услыхал шаги по тропинке, ведущей к коттеджу «Магнит», но когда подбежал к двери, то нашел только записку от Боба, приглашавшего его на следующий день на обед в Лондон:
52
На следующий день перепуганный Лизандер приехал на Реднор-Уок. Вызовет ли его Боб в суд в качестве ответчика или просто призовет больше не трахаться с Гермионой? Дом был очень хорош и уж декорирован никак не в стиле Гермионы. Огненно-оранжевые занавеси на окнах гостиной были задернуты, на полу лежал большой белый ковер, вытканный голубыми цветами, а вдоль оштукатуренных стен висели полки с книгами по музыке, партитурами, записями Гермионы, скорбным клоуном Пикассо и нежным осенним золотым лесом Котмена.
Огромный портрет Гермионы в роли Донны Эльвиры отражался в большом зеркале в позолоченной раме над камином. Лизандер повернулся спиной к этим двум изображениям, но никак не мог отвернуться от фотографий этой старой сучки, развешанных везде. Изысканные запахи вина и трав доносились из кухни. Несмотря на жгуче-холодный день, в доме было достаточно тепло. Боб встретил его в серой полосатой рубашке, заправленной в джинсы, демонстрирующие плоский живот и самые стройные бедра в Глочестер- шире.
Лизандер, который, казалось, последние дни только и делал, что мерз, почувствовал страстное, почти до слез доводящее облегчение от такого дружелюбного тепла Боба.
– Входи, дорогой мальчик. Ты такой замерзший, что тебе нужна собачья шкура. Доброе утро, Джек. Отпусти его. Здесь кошек нет.
Усадив Лизандера в бледно-оранжевое с белыми полосками кресло рядом с потрескивающим огнем, он открыл бутылку розового шампанского:
– Как доехал?
– До Ратминстера ужасно. А дальше дорогу посыпали песком.
– А я вот уже какую ночь слушаю скрип собственных зубов, – заметил Боб, осторожно вытаскивая пробку. – Ну и вечерок выдался. Это же жуткая проблема собрать вовремя оркестр на репетицию после такого похмелья. Сегодня вечером мы играем дьявольски сложную пьесу Вила-Лобоса в «Фестиваль-Холле». Предполагалось, что Хлоя будет петь «Les Nuits d'ete», но у нее что-то со спиной или где-то там еще.
Боб одарил Лизандера своей усталой очаровательной улыбкой, передавая ему стакан:
– Ты пришел в себя?
