Раздался стук в дверь.
- Разрешите?
Анна Маркова, не дожидаясь приглашения, открыла дверь. Анна взглянула на бутылку с виски:
- Вам нравится пить в одиночку?
- Нет.
Она улыбнулась:
- Тогда угостите меня.
- Простите, что сразу не догадался. Будете пить из стакана, в котором я держу зубную щетку, или мне сбегать в бар за бокалом?
- Спасибо, сойдет и стакан. - Анна села на кровать Грэхема и слегка покачалась на пружинах. - По-моему, эта кровать удобнее моей.
- Жалуйтесь администрации, - сказал Грэхем. Анна быстро сменила тему:
- По-моему, вы близки к отчаянию, Рассел. Горевать о покойных естественно, но не нужно делать этого в одиночку. Вот это, - она кивнула в сторону виски, - это не очень-то поможет... Впервые за все время у меня есть возможность поговорить с вами наедине. Хотите, я скажу вам все, что думаю, а потом скажете вы?
- Хочу.
- Так вот, - начала Анна. - Мне кажется очевидным, что нас загнали в подобие зоопарка. На Земле в современных зоопарках зверей стараются поместить в условия, близкие к естественным. Я думаю, то же самое сделали и с нами. Нам предоставили гостиницу, чтобы была крыша над головой, супермаркет, чтобы мы не умерли, с голоду, а на улице поставили автомобили...
- Без мотора...
- Так ведь нам все равно некуда ехать! Но наши хозяева, кажется, неплохо разбираются в людской психологии и стремятся окружить нас привычными вещами.
- Лучше бы они вернули нас домой, - горько сказал Грэхем.
- Этого они не сделают, - заметила Анна.
- Почему вы так уверены?..
- Нас было восемь мужчин и восемь женщин.
- И что из этого следует?
Она смотрела на него грустно и насмешливо:
- Причина ясна, Рассел. 'Плодитесь и размножайтесь...' Вы не согласны?
Он не ответил. И не взглянул на нее.
- Думаю, я права. Лучше смотреть правде в глаза: нас привезли, чтобы мы размножались. Так что вряд ли мы возвратимся на Землю.
Теперь он взглянул на нее и удивился ее спокойствию:
- И эта мысль не приводит вас в ужас?
- То, что произошло с нами, - страшно, но не должно быть бессмысленным.
- Что вы хотите сказать?
- То, что мы будем 'плодиться и размножаться'. В нашей группе есть супружеские пары, возникают и другие. - Она мрачно усмехнулась: - Вы не заметили: в нашем супермаркете есть многое. Кроме одного противозачаточных средств.
Рассел улыбнулся:
- Кажется, вы очень легко приспосабливаетесь к обстоятельствам.
- Я попытаюсь это сделать, если... Рассел, а вы находите меня привлекательной?
- Я считаю вас очень привлекательной, Анна, - торжественно сказал Грэхем.
- У вас есть жена или семья в Англии?
- Нет. Я был слишком занят политикой, чтобы увлечься чем-то... творческим. Она улыбнулась:
- Тогда у нас есть шанс, потому что я очень практичная женщина. Я не привыкла ждать от мужчин чего-то особенного. Итак, я приду к вам, мы будем жить вместе; попытаемся и, надеюсь, научимся дарить друг другу тепло. Я думаю, мы будем получать удовольствие от общения в постели, но не это главное. Правда?
У Рассела брови поднялись от удивления; так он и смотрел на нее секунды две, а потом сказал очень серьезно:
- Анна, я пьяница, а вы - удивительная женщина.
- Значит - решено. Если мы не подойдем друг другу, мы расторгнем наш договор. А дружбу оставим. Рассел поднял бокал с виски:
- Благодарение Господу, что был Карл Маркс. Анна тоже встала, подняла стакан и несколько загадочно провозгласила:
- Здоровье королевы.
Проглотив свой виски, она отправилась в номер, чтобы собрать немногие вещи.
Неожиданно Рассел Грэхем осознал, что его депрессия исчезла, а уверенность вернулась. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять причину.
Он больше не чувствовал себя одиноким.
Странички из дневника Роберта Хаймэна:
'Наступила пятнадцатая ночь с того момента, как мы попали на планету, которую Рассел, забавляясь, называет Эревон [Эревон - слово произведено от английского nowhere, т.е. 'нигде', и читается от конца к началу. Так называлась земля-утопия в одноименном романе Сэмюэля Батлера].
Ну что ж, название явно подходящее. Тем более что по отношению к остальному человечеству мы сейчас действительно 'нигде'. По одним из нас будут страшно тосковать и плакать, по другим - нет, по мне тоже нет, и это меня утешает. Я был одинок на Земле, И я буду одинок здесь. В этом привилегия гомосексуалиста.
Какое-то время я надеялся, что Эндрю - бедный Эндрю, худой и томный, звезда этой кошмарной телевизионной серии, - что у него такое же несчастье или привилегия - называйте как хотите. Оказалось что нет: Эндрю, милый мальчик, просто женоподобные мужчина. А после того что произошло, никто не знает на что он будет вообще способен. Сейчас он довольно смирный, и, может быть, скоро мы сможем снять с него самодельную смирительную рубаху. И правда, не можем же мы цацкаться с ним бесконечно.
Всех раздражает его бред по поводу огромных металлических пауков, которых он якобы видел. И тех нескольких фраз, которые удалось разобрать, получалось, что он встал однажды ночью и увидел, как эти твари направляются к супермаркету с запасами продовольствия в лапах - хотя два наших часовых не видели и не слышали ничего. Действительность же такова: мы нашли Эндрю перед рассветом; он лежал у гостиницы как деревянный, как доска, с остекленевшими глазами. Кое-как нам удалось заставить его расслабиться. Но после этого он стал молчалив как рыба.
Дальше он выдумал вот что: заперся в ванной и царапнул себе горло бритвой, в то же время крича во всю глотку и вообще поднимая дикую панику. Хорошо, что у Марион Редмэн есть кое-какие медицинские навыки: она сказала, что он не нанес себе особого вреда, хотя выглядел так, словно истекал кровью. А сейчас бедный мальчик сидит весь забинтованный, в смирительной рубашке, слегка вращает глазами и бормочет что-то о металлических пауках, нагруженных пакетами стирального порошка и консервными банками.
Вопрос о том, кто пополняет для него запасы, остался открытым. Ночью постоянно дежурят люди, но, кроме Эндрю, никто ничего не видел. У Джона Говарда есть теория: нас специально так 'обработали', что мы ничего не видим. У Тура еще более дикая теория: наши хозяева 'отключают' нас когда хотят, а Эндрю они якобы забыли 'отключить'.
Как бы там ни было, мы ни на йоту не подошли к разгадке ни одной из окружающих нас тайн. Может, нам и не дано их разгадать...
Сегодня вечером я признался; не знаю, почему мне это показалось таким уж важным. Может, потому, что все они разбиваются на парочки, а кое-кто и на тройки. Тур Норстед, например, взял к себе в комнату сразу двух девчонок, Андреа и Дженис. Никому нет до этого никакого дела. Да и чего им волноваться? у Мохана дас Гупты безумный, бурный роман с Симоной. Судя по всему, она хочет его рисовать, а он хочет весь день заниматься любовью. А бедная маленькая Селена - ну что за несусветное имя! - чахнет по нашему глубокоуважаемому руководителю. Между тем Джон и Мэри преданы друг другу, а Марион и Пол ссорятся лишь тогда, когда думают, что они одни.
Мне нравится Рассел. Может, потому я и признался. Он первый после Сэмми - а дорогой друг Сэмми умер так давно, что я почти не помню его лица, - кто вообще об этом узнал.
Он сказал всего-навсего: 'Роберт, старик, ты среди друзей. Мне бы хотелось, чтобы тебе не было трудно'
И все же одиночество, как всегда, со мной.
На сегодняшний день мы знаем об этом мире не больше, чем в день прибытия, если не считать того, что у нас уже были две смерти, один психоз, мы слышали рассказы об 'эльфах', средневековом рыцаре и дикарях. Самая популярная среди нас версия: мы в некоем 'зоопарке'. Она же самая вероятная. Однако это мучительно - не знать, кто смотритель зверинца.
Анна убеждена, что хозяева ждут от нас плодовитости. Воспитанная в русских традициях, она не считает это оскорбительным. Даже наоборот: грозится подарить Расселу полдюжины сыновей, тем более что свободного времени - уйма.
Естественно, мы проделали еще кое-какие изыскания. То есть пытались пока Эндрю не наткнулся на своих пауков. Но это все лишь незначительные открытия. А если у хозяев 'зоопарка' отличная система наблюдения, то они, наверное, валяются от смеха, видя, как мы уползаем в свои 'экспедиции', вооруженные самодельными луками и стрелами, копьями и дубинками.
Мне кажется, сейчас Рассел не столько стремится исследовать, сколько хочет укрепить наш моральный Дух и сделать нас более самостоятельными. Он вроде бы что-то задумал'.
Было три часа дня по эревонскому времени. Жара становилась невыносимой. Дни, казалось, стали длиннее и теплее; судя по тому, что по улице летали странные, перьеобразные, неряшливые космы сухой травы с семенами, на планете был разгар лета.
Сидя на крыльце гостиницы с фотографией в руке Рассел Грэхем лениво наблюдал за сухой травой, которой ветер заметал никому не нужный 'мерседес' и такой же ненужный 'сааб'. Интересно, скоро ли автомобили совершенно скроются под этим 'снегом'? - думал Грэхем.
Рядом с ним сидел Эндрю Пейн, уже без смирительной рубашки, но все еще в бинтах; здесь же пристроилась миниатюрная, невесомая, с шоколадной кожей Селена Бержер, которая недавно призналась кому-то, что ее настоящее имя Джоан Джонс. Но все по-прежнему называли ее Селеной.
С тех пор как Эндрю пытался покончить с собой, она стала для него нянькой и медсестрой. Теперь он почти выздоровел, но она все еще преданно за ним ухаживала, и они вели себя словно брат с сестрой.
Вернуть Эндрю рассудок во многом помогли те фото, что Рассел держал в руке. До этого юноша пребывал много дней в полной 'отключке', перемежающейся недолгими истериками.
Аппарат со вспышкой установили в супермаркете, навели на входную дверь, а затвор привели в действие с помощью простого шпагата. Всю эту механику предоставил Пол Редмэн, он же навел фотоаппарат. Тур Норстед еще больше усовершенствовал установку, присоединив шнур к самодельному таймеру.
