людей, бессовестно превращенных в рабов ради благосостояния богатых и праздных. Но, если мне когда- либо встретится человек, который решится бросить презрительный взгляд на мою дочь, он испытает всю тяжесть моего гнева! Впрочем, майор Хейворд, ведь вы сами родились на юге, где метисов считают низшей расой.
— К несчастью, да, сэр, — сказал Дункан и невольно в смущении опустил глаза.
— И выбросаете этот упрек моей дочери? Вы боитесь унизить Кровь Хейвордов союзом с таким «низким» существом, хотя Кора привлекательна и полна добродетелей? — раздраженно воскликнул Мунро.
— Никогда у меня не может быть такого недостойного и дикого предубеждения, — ответил Дункан. — Но, полковник Мунро, кротость, красота и обворожительная прелесть вашей младшей дочери могут вполне объяснить мои побуждения, и вам незачем так несправедливо обвинять меня.
— Вы правы, сэр, — ответил старик, и его тон снова сделался спокойным, вернее, мягким. — Эта девочка как две капли воды похожа на свою мать в те годы, когда мисс Грэхем еще не познакомилась с печалью. Когда смерть лишила меня первой жены, я вернулся в Шотландию. И — подумайте, Дункан! — Алиса Грэхем двадцать лет жила в одиночестве, не вступая в брак в память человека, который был способен изменить ей. Больше, сэр: она забыла о моей неверности и, так как все препятствия устранились, согласилась быть моей женой.
— И сделалась матерью Алисы? — воскликнул Дункан.
— Да, — сказал старик. — Всего год прожил я с нею. Это было недолгое счастье для той, молодость которой увяла среди безнадежной печали.
В унынии старика было что-то величаво-суровое, и Хейворд не осмелился произнести слова утешения. Мунро сидел, позабыв о присутствии Дункана. Он не закрывал лица, искаженного страданием, и тяжелые, крупные слезы катились из его глаз.
Наконец полковник шевельнулся. Как бы опомнившись, он поднялся с места, обошел комнату, остановился против Дункана и спросил его сурово:
— Помнится, майор Хейворд, вы должны были передать мне какое-то поручение от маркиза де Монкальма?
В свою очередь, Дункан на мгновение смутился, но, впрочем, скоро овладел собой и сбивчиво начал излагать полузабытое поручение маркиза.
— Вы сказали достаточно, майор Хейворд! — воскликнул рассерженный старик. — Того, что я слышал, довольно, чтобы написать целые тома трактатов о французской любезности. Только подумать: этот джентльмен приглашает меня для переговоров, и, когда я отправляю к нему заслуженного и способного заместителя — несмотря на вашу молодость, Дункан, про вас можно сказать это, — он отвечает мне какой- то загадкой!
— Может быть, маркиз составил себе не такое благоприятное мнение о вашем представителе, сэр! Прошу вас вспомнить, что приглашение, которое он теперь повторяет, было послано коменданту форта, а не его помощнику!
— Но, сэр, разве заместитель не имеет всю власть и значение того, кто дает ему поручение? Француз желает совещаться с Мунро? По совести, сэр, я испытываю большое желание исполнить требование этого человека хотя бы только затем, чтобы показать ему, что мы еще не утратили твердости, несмотря на многочисленность его войска и все его притязания. Я думаю, молодой человек, что такой поступок будет неплохой политикой.
Дункан, считавший, что важнее всего поскорее узнать содержание письма, перехваченного у разведчика, охотно согласился с Мунро.
— Без сомнения, французский генерал не получит большого удовольствия при виде вашей невозмутимости, сэр, — сказал он.
— Никогда вы не высказывали более справедливого замечания!
— Какое же решение примете вы относительно предполагаемого свидания?
— Я встречусь с французом, сделаю это немедленно и без всякого страха. Идите, майор Хейворд! Отправьте вестового, который объявил бы французам, кто направляется в их лагерь. Мы двинемся с маленьким отрядом. И послушайте, Дункан, — прибавил он почти шепотом, хотя в комнате они были вдвоем, — может быть, в виде предосторожности нам следует поместить под рукой вспомогательный отряд на тот случай, если во всем этом кроется предательство?
Молодой человек вышел из комнаты и, так как день склонялся к вечеру, поспешил сделать все необходимые распоряжения. Через несколько минут он построил солдат в ряды и послал во французский лагерь ординарца с флагом, поручив объявить врагам о приближении коменданта форта. Сделав все это, Хейворд отвел маленький эскорт к западным воротам и там уже застал своего начальника, который был вполне готов отправиться к Монкальму и только ждал майора. Едва закончились обычные церемонии, комендант и его молодой товарищ покинули крепость в сопровождении эскорта.
Они отошли не более ста ярдов от укреплений, когда вдали показалась свита французского генерала, подвигавшаяся по ложбине, которая служила руслом для ручья, отделявшего батареи осаждающих от форта. С того момента, когда Мунро покинул крепость, его осанка стала величавой, а лицо приняло гордое выражение. При виде белого пера, развевающегося на шляпе Монкальма, глаза полковника загорелись, и вся его крупная, сильная фигура, казалось, помолодела.
— Прикажите нашим солдатам быть настороже, сэр, — шепотом сказал Мунро Дункану.
Барабанный бой приближающегося французского отряда прервал речь старика. Англичане мгновенно ответили таким же салютом. Из каждого отряда выехало по ординарцу с белым флагом, и осторожный шотландец остановился. Эскорт поместился близ него. После коротких военных приветствий Монкальм быстро и легко пошел навстречу Мунро. Он обнажил голову перед ветераном, и при этом белоснежное перо его почти коснулось земли.
В манерах Мунро было больше величия и мужества, но в них не замечалось спокойствия и вкрадчивой вежливости француза. Несколько мгновений ни один из них не промолвил ни слова. Они обменивались внимательными взглядами. Наконец, как того требовал высший чин Монкальма и характер свидания, француз первый нарушил молчание. После обычных приветствий он обратился к Дункану и, улыбнувшись ему, как знакомому, сказал по-французски:
— Я очень рад, майор, что вы будете присутствовать при нашем разговоре. Теперь у нас нет необходимости обращаться к помощи переводчика, потому что, я знаю, вы передадите мои слова с такой точностью, будто я сам говорю на вашем языке.
Дункан поклонился.
Монкальм повернулся к своему эскорту, который, подражая маленькому английскому отряду, держался поближе к нему, и произнес:
— Назад, ребята! Отступите немного!
Раньше чем майор Хейворд успел повторить то же приказание в виде доказательства своего доверия, он обвел глазами долину и с тревогой заметил в лесных чащах много индейцев, которые с любопытством наблюдали за свиданием двух полководцев.
— Маркиз де Монкальм, конечно, видит различие наших положений, — с легким смущением сказал он, указывая в сторону краснокожих, которые виднелись почти со всех сторон. — Отпустив наших телохранителей, мы очутились бы всецело в руках врагов.
— Майор, вам дано слово, оно охраняет вас от опасности, — ответил Монкальм, выразительно прижимая руку к сердцу. — Этого, мне кажется, достаточно.
— Да! Отступите, — прибавил Дункан, обращаясь к офицеру, который стоял во главе английского эскорта. — Отступите так, чтобы вам не был слышен наш разговор, и дожидайтесь приказаний.
С заметной тревогой Мунро увидел, как отходила его охрана, и тотчас же потребовал объяснений.
— Не в наших интересах, сэр, выказывать недоверие, — возразил Дункан. — Маркиз де Монкальм честным словом ручается, что мы в безопасности, и я приказал эскорту отступить, чтобы доказать ему, что мы полагаемся на его уверения.
— Может быть, все это справедливо, сэр, но я не имею большого доверия к словам маркиза.
— Дорогой сэр, вы забываете, что мы говорим с офицером, который прославился и в Европе, и в
