княжича.
— Младояр, выходи!
«Все-таки не забыли» — в отчаянии понимает княжич. Все как во сне. «Ничего, все это делали, и я сделаю!».
Вот и тот, кого он принесет в требу. Тщедушное тельце пленника прикладывают лицом к грубо слепленной рыбе у «ног» снежного старца. Вот пленника разворачивают к Младояру, сбрасывают одежды, княжич замечает поначалу лишь измученное, покрытое кровоподтеками юное лицо, а потом, потом… Нет, невозможно представить ничего худшего для юного воина. Перед Младояром — обнаженная девочка- подросток, с такими маленькими еще куполами грудей, бессильно висящая на руках равнодушных гигантов. Ну, может и не совсем равнодушных — те слегка воротят рыла в стороны. Простое золотое ожерелье скитской работы, как малые бубенчики — вот и все украшенья девичьи.
— Это дочь скитского князя, — поясняет отец.
— Угодна ли боевым богам кровь женщины? — выкрикивает кто-то издалека.
— Девица воевала, взята с оружием в руках, и железо то — в крови крутенской, — громко объявляет князь, — она — воин, и кровь ее угодна богам!
— Отец, оставь жизнь девочке! — взмолился Младояр.
— Что, отпустить с миром? Вырастет, станет царицей, приведет сюда новых воинов мстить за отца да братьев!
— Оставь, я о ней позабочусь…
— У нас нет рабства.
Бешеная музыка смолкли, избрызганые кровью молодые воины стояли, прислушиваясь к разговору отца с сыном. Младояр оглянулся. Многие смотрели на него с сочувствием… Рядом с кругом заметил Крутомила, брат что-то яростно показывал ему руками, махал, жестикулировал…
— Я оставлю ее себе… Как угодно назови…
— Ты оставишь ее себе, она подрастет, ты в нее влюбишься. А потом — две дороги. Либо она припомнит тебе все, однажды воткнув нож под ребра… Или полюбит тебя, станет женой верной, любимой. А ты станешь князем. И подумаешь, как хорошо, что я взял рабыню. И разрешишь другим брать рабов. Станет Крутен княжеством с рабами, привыкнет народ, начнет друг дружку в неволю продавать, как те элласы… Этого будущего хочешь ты Крутену?
— Нет… — княжич заметался в отчаянии.
— Тогда бери нож!
— Но почему я?! — выкрикнул Младояр.
— Ты — княжич, тебе — самое трудное, — кажется, отец произнес эти слова даже как-то самодовольно, вроде: «Нас пороли, и мы порем!». Может, когда-то и он сам испытал нечто подобное?
— Я не хочу!
— Ты — должен, должен… Выбирай — ты со своим народом или… Пойми — пустить собственную кровицу, смешать с кровью друга да испить — что может быть проще? Или стоять спина к спине в сече, отбиваясь за себя и побратима — тоже несложно. Трудно — это когда за себя, да за своих людей делаешь то, чего твоя душа не хочет! Твой выбор?
Младояр, давясь слезами отчаяния, взял древний каменный нож из рук князя.
— Режь вот здесь! — показал отец.
Все завертелось в глазах Младояра, но он все-таки удержался на ногах и сделал все, что требовал обычай. Потом еще танцевал, находясь как во сне, не разбудила его и братина, полная крови, та, что ходила по кругу новых побратимов. Опомнился княжич лишь оказавшись в заботливых руках Иггельда, старательно стершим с воспитанника кровь. Ага, и брат рядом, помог одеться.
— Проспишься, успокоишься, — только и запомнил Младояр из слов старика.
Все это заново промелькнуло перед глазами повзрослевшего уже княжича. Да, конечно, он проспался, и не раз, потому, верно, боль воспоминания о той девчонке затупилась. Но зарастет ли эта рана когда-нибудь насовсем? Вряд ли…
— Изначальный закон говорит: человек не может принадлежать другому человеку, как вещь. Люди следовали установленному с начала времен и жили счастливо. Но последние тысячи лет появились народы, забывшие изначальные заветы, оттого и пришла тьма на их земли…
— Но почему все доброе достается нам столь злой ценой? — спросил Младояр наставника, не особо надеясь на ответ.
Его и не последовало.
Злой камень
Снег продолжал падать и ночью, такой редкий, неназойливый, из такого не скатаешь снежок — рассыпается. На холоду снег другой, не то, что не липнет — аж скрипит под ногам. Хорошо, что тут, на узкой лесной дороге, почти нет ветра. И так ведь промерзаешь до костей. Да что там руки — даже кольчуги на таком морозе становились жесткими, особливо в тех местах, где железа касалось человеческое дыхание. Что делать? Остановиться прямо здесь, посреди дороги, развести костры? Крутомил с сомнением поглядывал вокруг, на проплывающий мимо него глухой лес. Оно конечно, свет полного месяца мог ввести в заблужденье, но — все же! Впечатление, что со всех сторон не лес, а какая-та крепостная стена — густой молодой ельник, хвоя смерзлась — и там и тут под снегом проглядывал лед. Сначала оттепель, мокрый снег, сосульки, а следом — ударил мороз, крепкий мороз.
«Оно конечно, к морозу нам не привыкать, — подумал княжич, — однако ж, насколько лучше в такую пору сидеть дома, да пить горячий сбитень!».
Глаза молодого всадника продолжали бегать по сторонам, не принося мыслям пищи для решения проблемы. «Остановиться негде — это раз, что будет гореть в костре непонятно — это два, как вообще пробиться через эту ледяную стену — это три. Весело!».
Крутомил оглянулся на назад. Маленький отряд, всего пятеро, сам — шестой, едут нахохлившись, что воробьи, молчат. Чего молчат? Полностью доверяют княжичу? Или — стужа, головы отморожены, им уже все равно — едут себе и едут…
— Как только найдем место, сделаем привал, — пообещал Крутомил в вслух.
Молчание в ответ, никто даже головы не поднял. Хоть Салазка чего б сказал, а еще дружка… Что, губы смерзлись, что ли? Не понимает — надо хоть что-то сказать в ответ молодому воеводе, у которого и так кошки на душе скребут? «Хоть спросил бы, сколько еще до Древля осталось! А что бы я ответил? Кто ж его знает, сколько верст… Должно быть — не слишком много, к утру бы добрались. Ни одной деревушки, даже хуторка на пути… А еще говорят — „древлянская земля, древлянская земля!“. Тоже мне — земля, будто и люди-то здесь не живут, одна дорога, да месяц ясный наверху».
— Даже волки не воют, — донесся из-за спины голос Салазки, — на такую луну, и не повыть? Я бы повыл!
— Ну и повой! — не удержался княжич.
— У-у-у! — завыл дружка, то ли в шутку, то ли всерьез подражая серым братьям.
Дружинники прислушались. Тишина, только снег под копытами. А волки чего-то не отзываются. Вымерзли, что ли?
— Околдовано тут, — послышался голос замыкавшего отряд Яромила.
— Причем здесь колдовство? — сразу среагировал княжич, уж чего-чего, а пугаться он не позволит! Уж кто-то, а сродственник, княжеской крови — мог бы и помолчать, не пугать ребят…
— Птицы не зря молчат, волки ушли…
— Дык холод же!
— На снегу — ни одной лапы, — стоял на своем молодой дружинник, — я сколько смотрел, еще с вечера… Звери как будто повывелись!
— В норах сидят, — предположил Крутомил.
— И лоси?
— А лосей злые колдуны древлянские поели! — хихкнул Салазка.
— Чую я, заворожено все вокруг! — стоял на своем Яромил.
— Ущипни жеребца за зад, верно говорят — от ворожбы помогает! — посоветовал княжич.
— Так то — от сглаза…
