— А ты, Нойдак, так просто и отдал мать?
— Нойдак отомстил старой колдунье, ее изгнали из рода… — сказал маленький северянин почти с гордостью.
— Вот она теперь и колдует где-нибудь в лесной избушке!
— Нет, лес убил ее!
— А как ты ее изгнал, может, расскажешь? — заинтересовался Рахта. Теперь, побратавшись с Нойдаком, он живо интересовался его прошлым.
— Нойдак долго думал и придумал… — сказал Нойдак и замолчал.
— Значит, не расскажешь?
— Нойдак расскажет, — северянин опустил глаза и добавил, — потом расскажет…
— Так вот, я и говорю, требы, жертвы, их все приносят и всегда приносили, — снова посмотрел на побратима Сухмат.
— Не все приносят жертвы, — возразил Рахта, — немцы да греки, те что Христу поклоняются…
— Не Христу, а кресту, — перебил Сухмат, — их так и называют — крестолюбцы.
— Это ты у этих, обрезанных, словцо перенял?
— А что, подходит! И крест все время целуют, смех да и только!
— Ты бы помалкивал лучше, вот княгиня Ольга…
— А что Ольга?
— Она тоже крест целовала!
— Все лучше, чем эти, что свинину не едят! И вина не пьют!
— Они ведуны, что ли? — заинтересовался Нойдак. — Ведунам, я слышал, хмельного и женщин нельзя…
— Не, женщин им можно, да и винцо втихаря потягивают, да и не ведуны они, а целый народ, стало быть, закон какой-то чтит, дураки, — засмеялся Рахта, — да не в том дело…
— Да и какая разница, — перебил побратима Сухмат, — наш князь обычаи предков чтит…
— Слишком чтит, тут ты прав, — согласился Рахта, — вот и дал много воли ведунам, а они — рады стараться. Я сам видал, как Талию, первую красавицу в Большой слободе, с груди лебединой, на рубаху белоснежную — кровь так и брызнула…
— Красиво было?
— Красиво-то красиво, да лучше мне бы ее… Эх!
— Смотри, боги услышат!
— А что, боги подслушивают? Как плохие люди? — снова залез в разговор Нойдак.
— А твой Дух разве за тобой не подслушивает?
— Нет, если Нойдак просит, чтобы не подслушивал и не подсматривал, он прочь улетает…
— И часто ты его просишь? — спросил Рахта с хитрецой, он уже догадался, когда именно Нойдак «просит Духа не подсматривать».
— В Киеве только однажды…
— Это когда тебя Толстая Майка подцепила? — подмигнул Рахта.
— Ну, она, дело известное, — Сухмат тоже подхватил шутку, — как увидит мужа ростом невеликого, да худущего — так и все, хватает и волокет, волокет и кладет, кладет и…
— Неправда, это Нойдак ее… — обиделся северянин, но по смеху парней понял, что они просто его разыгрывают и запнулся.
Приятному разговору помешал прибежавший откуда-то малый отрок. Он выразительно посмотрел на Рахта и тот поднявшись, вышел с ним за порог. Через некоторое время Рахта вернулся. Он был уже не весел.
— Слушай, Нойдак, поди погуляй на двор, мне братцу надо слово молвить, — сказал он маленькому колдуну.
Нойдак чуть ли не вскочил на ноги, до того ему было непривычно такое обращение. Кажется, это было в первый раз — чтобы побратимы его прогоняли для разговора с глазу на глаз, ранее от него секретов не было… Разумеется, он опрометью выбежал во двор.
— Что, князь? — спросил Сухмат.
— Да нет, тут другое дело, — покачал головой Рахта.
— Рассказывай! — и Сухмат, решив показать, насколько внимательно он готов слушать, уселся перед побратимом и устремил на него взгляд своих голубых глаз.
— Знаешь, был грех, интересны мне были эти требы, — начал Рахта, — я хотел еще чего поинтересней увидеть. Вот и христианина одного… Да не о том речь…
— Я слушаю, слушаю…
— Этого мальчонку я давно приветил, ну подкармливаю его, то да се, пятое — десятое…
— А он твои весточки Полинушке носит…
— Ну, это дело не твое!
— Да я ничего.
— Так вот, — продолжил Рахта, — Мальчонка, стало быть… Он как раз возле тех самых ведунов и крутится. Вот я ему и наказал, если кого будут в требу, ну, кого такого, особого, чтобы предупредил. Вот он и прибежал сейчас, сказывал, кого решили завтра…
— И кого же? — голос Сухмата продолжал оставаться равнодушным. Ведь это его не касалось. Путь этих, крестолюбцев, они, говорят, поганые…
— Да нашего Нойдака, вот кого! — чуть ли не прошипел Рахта.
— Как Нойдака? — не понял Сухмат. До него только сейчас дошло, что их забавный дружок беззащитен в этом городе. Понятно, он не дружинник, не богатырь и не слуга князю…
— Ведуны сказали, что жертва служителя чужих богов особенно приятна богам нашим, — продолжал Рахта, — и еще сказали, что от Нойдака все равно нет прока, он ничего не знает и не умеет, от него ничего не научишься, а его Дух — выдумки!
— Но ведь Нойдак любимец князя…
— Ты что, Владимира не знаешь? Он всегда рад доказать… Не будет он вмешиваться!
— А в дружину взять Нойдака? — Сухмат, кажется, сказал, не подумав.
— Отроком? Да он моего мальчишки слабее! — рассердился Рахта, — И неумелый! Кто ж его возьмет?
— Как быть? — спросил то ли себя, то ли побратима Сухмат, — Не отдавать же его ведунам…
— А кто тебя спросит?
— Нойдак, между прочим, от тебя медведя оттащил, а не от меня, — напомнил Сухмат.
— Знаю и помню!
— И что, пусть забирают?
— Я вот и думаю, что делать, а ты все мешаешь глупой болтовней своей, — проворчал Рахта, — тоже, надумал, Нойдака — в дружину…
— А кого еще попросить за него? Чтобы князю шепнул?
— Шепнуть-то Добран, дядя княжий, может, да и Владимир его послушает…
— Как послушался, когда Рогнеду брал? Говорят, ее мать с отцом связанные стояли, а князь на их глазах ее брюхатил? Правду говорят?
— Много чего говорят, — кивнул Рахта, — и что Малкович ему в тот момент советы давал, как малому еще… Ведь князю тогда шестнадцать годков только минуло…
— Ну, ему в княжеские шестнадцать советы по бабьему делу не больно нужны были! — криво улыбнулся Сухмат, — А, интересно, кто потом родителям горло перерезал — Добран или сам?
— А ты что, супротив князя речи ведешь?
— Да нет, как же, он нас кормит — поит, ласкает всячески… Только не по людски все это…
— Что не в бою бабенку взял, а так — связанную?
— Не нравится мне это, — Сухмат никак не мог выразить то, что ему не нравилось в этой старой истории, слухи о которой упорно ходили в Киеве.
— Успокойся, у князей — свои обычаи. Если один князь сторону другого забрал, а врага полонил, то обычай такой! Старого князя с наследниками убить, а дочь — в жены взять, чтобы крепче новую землю к
