Но не захотел Хроок быть отцом ребенка, от утопленника зачатого. Ничего не сказал он дяде-колдуну, а сам пошел к Сияу и сказал ей:
— Твоего ребенка, как родишь, и тебя в море бросят, духам морским в угоду! Иди за меня замуж, тогда тебя никто не тронет.
— А ребенок как же? — спрашивает Сияу.
— А ребенка твоего я сам в море утоплю, и все тебя простят, и будешь ты жить, как все!
Как услышала такое Сияу, так и схватило у ней живот. А когда отпустило чуть-чуть, бросилась она из дома и побежала к морю.
— Куда ты? Куда ты? — спрашивали ее.
— Зовет меня Моек, зовет меня Моек! — отвечала Сияу, — Не может он больше сам ко мне придти, зовет он меня и дочь мою к себе!
Бросились люди за Сияу, да поздно было. Взбежала она на высокую скалу и бросилась с нее в самое белое море. Только и видели люди, как большая волна ее накрыла…
Много лет прошло с тех пор, умер старый колдун, а на его место пришел Хроок, которого так ни одна женщина в мужья себе и не взяла. Вот однажды весной выплыли все охотники на лодках в море для обряда начала весенней охоты. И колдун с ними, как и положено, был, потому как по обряду должен был колдун с морем говорить, добычи обильной племени просить, да что б духи морские не гневались, охотников не трогали — умолять…
Как наклонился колдун над гладью морскою, с лодки свесился, приготовился волнам слово шепнуть, как вдруг из воды показались две руки, схватили колдуна за шею и в воду потянули. Упал колдун в море да утонул сразу же. А потом видят охотники — показалась из воды молодая девушка красоты невиданной, с волосами длинными, белыми, и старые охотники сразу признали, что похожа она на Сияу, и поняли, что это дочь ее…
— Он мою мать да отца сгубил, а я ему отомстила, — сказала девушка, — и всем, кто моего отца в землю сырую закопал — все умрут от моих рук!
Сказала и в море нырнула. Тут увидели все, что у нее хвост, как у рыбы. Так и появилась первая морская русалка…'
— И как, утопила она остальных охотников? — спросил Сухмат.
— Наверное… — пожал плечами Нойдак.
— А что стало с самой Сияу? — спросил Рахта, явно принявший близко к сердцу и саму сказку, и судьбу несчастной девушки.
— О том мне старухи не рассказывали, — ответил Нойдак.
Некоторое время стояло молчание. Богатырям не очень понравилось окончание сказки. Как люди действия, они предпочитали счастливые концы. И Сухмат, как бы почувствовав общее настроение, решил его исправить.
— А я слышал другую историю, — начал он, — и случилась та история с богатырем нашим, Потыком…
— Знаю я эту былину, — вздохнул Рахта.
— Нойдак не знает! — возразил Сухмат.
— Нойдак не знает! — те же слова были произнесены и Нойдаком, но совсем в другой интонации. Северянин явно хотел послушать сказку.
— А случилась история эта от того, что не проста жена была у Потыка, — начал сказывать Сухмат, — не проста жена, а дивожена…
— Что такое дивожена? — спросил Нойдак.
— Я-то знаю, — сказал Рахта, — но ему расскажи!
— Дивожены — гордячки, конечно, — как бы рассуждая сам с собой, начал объяснения Сухмат, — но и есть отчего — себе цену знают…
— А есть от чего? — переспросил Нойдак.
— Есть, конечно, отчего загордиться, — кивнул Сухмат, — если в девичестве белой лебедью в небе летаешь…
— Или белорыбицей в море плещешься? — в тон богатырю добавил Нойдак.
— Белорыбицей? — удивился Сухмат, — не слыхал о таких… А что, у вас там, на Севере, есть и такие?
— Есть, — самодовольно ответствовал Нойдак.
— И чего только на свете белом нету…
— Ты не перебивай, — сказал Рахта Нойдаку, — дай сказ дослушать!
— Ну, поскольку всем здесь уже ведомо, кто такие дивожены, расскажу, как Потык свою кралю подобрал. Было это в дальних странах, а отец ее, Вахрамей Вахрамеевич, князем был в тех краях. Не просто приходил в те края Потык, за данью, князю киевскому положенной, но да это уже другая история. А наша история такова… Как увидели Потык да Марья-девица друг друга, так и полюбили сразу и накрепко. А та Марья-девица на дела скора была, так сразу и в ножки своему батюшке и кинулась:
Да ай же ты да мой родной батюшко,
А царь ты Вахрамей Вахрамеевич!
А дал ты мне прощенья благословленьица
Летать-то мне по тихиим заводям,
А по тым по зеленыим по затресьям,
А белой лебедью три году.
А там я налеталась, нагулялася,
Еще ведь я наволеваласе
По тыим по тихиим по заводям,
А по тым по зеленыим по затресьям.
А нуньчу ведь ты да позволь-ко мне
А друго ты еще мне-ка три году
Ходить гулять-то во далечем мни во чистом поли,
А красной мне гулять еще девушкой.
На что говорил ей царь таковы слова:
Да ах же ты да Марья лебедь белая,
Ай же ты да дочка-га царская мудреная!
Когда плавала по тихиим по заводям,
По тым по зеленыим по затресьям,
А белой ты лебедушкой три году,
Ходи же ты гуляй красной девушкой
А друго-то еще три да три году,
А тожно тут я тебя замуж отдам.
Но не стала ждать Марья-девица три года, батюшкой отведенные, а бросилась любимому на шею, да умоляла в жены взять, да в Киев-град отвезти. Полюбилась Марья-красавица Потыку, посадил он ее на коня да повез в Киев… Там и свадебку сыграли, все честь да по чести, но не все просто было. Потому как боги у Марьи-красавицы свои были, да свои обычаи. Позабыл обо всем на свете Потык, слово дал по закону да обычаю предков Марьиных поступить, а обычай тот не прост был… Словом:
Как клали оны заповедь великую:
Который-то у их да наперед умрет,
Тому итти во матушку сыру землю на три году
С тыим со телом со мертвыим.
— Ой, страшно-то как! — воскликнул Нойдак.
— То-то и оно, что страшно, — кивнул Сухмат.
— Совсем Потык голову потерял…
— Любовь… — пожал плечами богатырь, лишь мельком взглянув на Рахту. Тот молчал.
— Любовь-то любовь, да нечисто дело… — заявил Нойдак.
— Может, и нечисто, ведь от любви да до ненависти один шаг, говорят, — неожиданно согласился
